Утро седьмого дня

Вот Гоголь: «Вечера на хуторе…» и «Миргород» с «Ревизором» — а в итоге «Выбранные места из переписки с друзьями». Или Блок: «Двенадцатью» зачёркивает всё написанное ранее и умолкает. Да вот и гумилёвский «Заблудившийся трамвай» по отношению к предшествующему стихотворчеству и акмеизму — очевидное «анти».

Или у Пушкина «Медный всадник». Во всех пушкинских произведениях — позитив и бодрость духа, и если уж не полный хеппи-энд, то, во всяком случае, свет в финале. А в последней поэме — безысходная погибель ни в чём не повинного человека. И на его костях — помпезные парады и бег санок вдоль Невы широкой.

Мы сейчас как раз приземляемся вместе с трамваем примерно там, где бегал взъерошенный Евгений и где Гумилев узрел свой серый газон, — на Васильевском острове.

А до этого Евгений, как известно, созерцал стихию и памятник основателю города с крыльца дома Лобанова-Ростовского, где с подъятой лапой, как живые, стоят два льва сторожевые. И вот что интересно. Если мы проведём линию, прямую, как напряжённый взгляд, от крыльца оного дома через Медного всадника, то получим вектор, отчётливо указывающий на Смоленское кладбище, точнее на его северо-восточные ворота и церковь Воскресения Христова перед воротами. В этой церкви через неполных девяносто семь лет после события с Евгением будут отпевать Александра Блока.

Конечно, церковь, а уж тем более кладбище со спины мраморного льва не видны. Да и не было церкви этой во время наводнения 1824 года.

Но вектор есть.

Воображаемые линии не подчиняются изгибам времени и пространства.

Евгений смотрит туда.

И вот наш трамвай номер пять, с двумя красными глазами, следует примерно туда же. Его конечная остановка или, как говорили раньше, кольцо — у Смоленского кладбища, только с противоположной стороны, по диагонали от церкви Воскресения.

А другое кольцо, или начало маршрута, — там, где я живу сейчас, у Смольного, точнее возле здания Александровского мещанского института[47].

Что же это получается? Мы с Евгением и Блоком, оттолкнувшись от порогов наших повседневных жилищ, стремимся туда, к Смоленскому кладбищу. Спешим, спешим и где-то возле Благовещенского моста сталкиваемся с бегущим навстречу нам Гумилёвым. Вон где опять пересеклись!

Относительно Гумилёва: мы предполагаем, что он летит нам навстречу из глубин Васильевского острова и что замысел «Заблудившегося трамвая» вспыхнул в нём, как искра, именно на Благовещенском мосту. И вот почему. Помните, он рассказывал поэтессе с бантом, что трамвайное видение в сопровождении вороньего карканья посетило его на мосту через Неву, когда он возвращался откуда-то там домой? В то время через Неву было перекинуто пять мостов. Большеохтинский и Литейный мы отметаем, так как у Гумилёва вроде бы никто из знакомых не жил на тихой Охте или на пролетарской Выборгской стороне и не было мест интереса, откуда бы он мог возвращаться на утренней заре по этим переправам. Не годится и Троицкий: он слишком длинный и очень уж открыт всем ветрам; вороньего грая на нём не слышно: посреди широких водных просторов воронам делать нечего. Про Дворцовый можно припомнить, что он оставался немножечко недостроенным, открыли его перед самой революцией с недоделками, так что вряд ли трамваи рисковали носиться по нему, высекая искры из рельс. Остаётся Благовещенский (он же Николаевский). С него, кстати, и Исаакиевский собор хорошо виден:

Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине…

Итак, Гумилёв движется по Благовещенском мосту со стороны Васильевского острова, встречает несущийся навстречу трамвай и раздваивается: одна его составляющая продолжает движение по заданной траектории, а другая вскакивает на подножку вагона и мчится в обратном направлении.

Выходит, что забор дощатый, дом в три окна и серый газон расположены где-то на Васильевском острове, наверно, за Смоленским кладбищем, примерно там, где Евгению в сонном мечтании видятся забор некрашеный, да ива, да ветхий домик. Так может быть, это один и тот же адрес? Может быть, Гумилёв следует своей молодцеватой походкой из того самого места, куда спешит, изнемогая, Евгений?

Куда вы, Николай Степанович? Ах, домой! Туда, на Преображенскую, ныне улицу Радищева, к письменному столу, к мальчонке-сыну, он ждёт вас, воина и конкистадора, вертит в ручонках деревянную саблю… Или к молодой жене, которая на сносях… Или всё-таки на Бассейную, к Ирине с бантом…

Поторапливайтесь, летите на крыльях, а то получится как у Евгения: бежал-бежал, преодолевал препятствия и задыхался, примчался на место, глядь — а домика-то и нет.

Кольцо времени