«Уцелевший» и другие повести

Лесун, Леший… Знать, там у него, под кафтаном, и ножки тонкие, с копытцами, козлиные… Коль раньше б меня в лесу обошел, заводил б, заплутал б меня по чаще до смерти. А то и зверей диких б наслал, разорвали б меня в клочья рваные… От меня, поди, человечиной сейчас прет, в нос им шибает… Разорвут, вот как есть разорвут! А не разорвут, так еще чего хуже сделают.. Стою, глаза токмо да уши остались…

Лесовик ему коленки гладит, оглаживает:

– Да уж полно тебе печалиться-то! Живи да на мир смотри, да птичек слушай, любуйся. Эвон как они, мелкие, тебя любят! – И правда, только сейчас заметил: сидят да прыгают их множество по Лиху – может, крошки какие еды своей птичьей с него собирают, – а он и не трогает их и пальцем. – А не то прицепись-примотайся до человеков, как встаре – хоть развеешься. Этот, вон, сзади стоит, в землю врос – чай, поди, не безгрешен… – Я икнул, не сдержавшись.

– Скучно мне с ними, Лесун, тоскливо… Хочу незнамо чего.

– Полно тебе, братец, полно. Купнись сходи в полночь в росе, али к бабе какой домотайся – тебе и полегчает. Бывает и у меня так тож, как на зимовку мне закладываться. Сам я не свой становлюсь. Буяню, буроблю, деревья валю, зверей своих по лесу гоняю… Не деться от того никуда. Ты живи по-простому, к чему тебя Батька приспособил, да радуйся, на мир смотри. Василиска это все, девка противная, тебя взбаламутила, – раздраженно почесался. – Негоже это тебе, чудищу лесному, с девкой чловяческой якшаться, хоть она трижды Распрекрасная будь. Горе тебе с того одно выйдет…

– А, да ну ее… – Лихо ручищей махнул, как жерновом мельничным прокатило.

– А ну-ка, сынок, подь-ка сюды! – это мне Лесун. А у меня ноги нейдут. Но надо. Иду, спотыкаюсь.

– Что ты трясешься, сынок, как лист осиновый? Не трону я тебя, – говорит старик. В глаза мне зырк! – и я себя на миг позабыл. – А-а, это про тебя мне калики перехожие тогда говорили… – почудилось мне, будто огорчение у него в голосе какое, будто для чего другого он меня приспособить хотел. – Ну, чего уж тогда… Мало, конечно, кто из чловяков от меня живым али в своем уме уходил, но уж коль просили за тебя… – почесался. – Пойдешь ты тогда, мой любезный, у меня на Край земли, узна́ешь, в чем смысл жити человеческой, набратно вернешься да мне доложишь. Вдруг чего поменялось? – засмеялся, закашлялся недобро, аж мурашки по телу крупные, как тараканы, побежали. – Сроку тебе дам девять дён, а то, еще чего, глядишь, поздно будет, и не пригодится тебе тот смысл-то… А знаешь что, сынок, службу ты мне одну все-таки сослужишь… – почесываясь, вроде как обдумал чего. – Малый ты, по всему видать, смышленый, справиться должен. Слушай да запоминай. Как до Яги-бабы дойдешь, передай ей, карге старой, что кум ее, Лихо, затосковал дюже. Пусть к нам в гости наведается, а то давно ее ступы в наших краях не было. Да это, сынок… Василиску-то лучше стороной обойди, на красоту ее ни в кой не заглядывайся, как бы тебе противного ни хотелось: оно себе дороже выйдет. Да у Кощея, дурака придурочного, не засиживайся! – закашлялся, заквохтал – смеется так. – А как Яге мой наказ передашь, так и ступай дале по делу свому: побродить-помотаться, чую, под миром Батькиным тебе придется вдосталь, дело у тя нелегкое. Иному с чловяческого рода и не споднять такое.

Стою и от страха сообразить не могу толком, что сейчас делать-то надо.

– А куда же мне идти, дедушка? Как мне тот Край земли найти?

– Край земли-то? – спросил, будто кто ж его не знает-то… – Так ты ж иди на солнцесяд да не ошибешься: где солнце за Море-окиян падает, там он, Край земли, стало быть, и будет…

– Клубок-то ему дай, он ж так один за девять дён-то не дойдет. Просили же за него калики… – это Лихо встрял. Голос у него будто убитый, но все ж раскатистый – страх.

Хлопнул Леший себя по лбу – уж то ли правда забыл, то ли чего другое, – покопался у себя за пазухой и вытащил клубок. («Ох, вонючий, поди…» – ни к месту в голове мелькнуло.) – Ну, на тебе… Куда он покатится, туда и ты иди. Да разберешься, поди… – И правда, будто с каким сожалением мне клубок отдавал.

Хлопнул меня легонько по спине, а меня возьми да и вздерни. Подскочил я да как давай бежать, ибо сила какая меня в спину незримо толкала.

– Да наказ мой не забудь, иначе… – крикнул мне уж издалека, да не расслышал я его. Но понять было нетрудно: достанет он меня, коль не сдюжу, хоть из-под земли достанет и…

О стену лесную меня вдарило, да продрался сквозь нее не помню как, только одежу чуть продрал. Очнулся уж на тропинке лесной, вихляющей, луна на нее свет ровно льет. Тихо все, спокойно. Чуть подале пройду да место для ночлега найду, а утречком уж и дальше в путь. Чур меня, чур, нечисть лесная! – аж передернуло, как этих двоих вспомнил.