Узлы

– Да нет же! Я к нему в каюту зашла… Кровать посмотрела… Ну, вещички его… кое-какие… А чего ж не посмотреть-то?! И нашла я его дневник… И села читать… Как нашла – так и села… Прямо на пол… И сидела я, и читала… И пришёл поэт… дверь открыл и ка-а-ак стукнет меня ею по носу! У меня кровь… и стыд ещё… Я ж на полу сижу… Поэт меня давай утешать, жалеть… А потом дневник свой увидел у меня в руках… И осторожно так за него схватился и захотел забрать… Но я не отдала. Крепко держалась я за него! Очень крепко. Поэт возмутился, посильнее на себя потянул… Потом ещё сильнее… Но я не отдавала… И тоже дёрнула… Со всей мочи дёрнула… И… дневник разорвался. Стало два дневника. Теперь… один у него – второй у меня… Я испугалась и убежала. И вот… сюда прибежала. Нос болит. Кровью, вон, весь передник закапала! Ох, как же стыдно… Как стыдно!.. Он же, оказывается, такой хороший… Такой душевный человек! А я его обидела… Оби-и-идела!.. Дневник порвала-а-а…

Матрос растянулся на койке, положил руки под голову и уставился в потолок.

– А мы назад плывём, – сказал он.

– Куда назад?

– Туда… В Питер.

– Да? А зачем?

– Чёрт его знает… Говорят, вроде, что Германия отказалась принимать наше судно у себя в порту!..

– Вот оно как… Ну и бог с ними… Мне и без того тошно!.. Ох, тошно… Ох, как же тошно!.. Какой же поэт хороший… А я его… оби-и-идела!.. А он… Он такой чувствительный человек… Вот, послушай, что он пишет…

Кастелянша утёрла передником глаза и принялась читать вслух:

12 сентября: Видел странный сон. Суть не запомнил. Проснувшись, ощутил на губах запекшийся страх. Принимая душ, плакал навзрыд.

13 сентября: Мучился вопросом: «Звонить или не звонить Варваре?»… Когда решился, была уже глубокая ночь…

15 сентября: Полдня провёл в какой-то кофейне. Выпил шесть чашек кофе и иссмотрел окно, возле которого сидел, до жирных пятен.

21 сентября: Вчера хотел покончить жизнь самоубийством. Допоздна сидел в сквере с Марией, держал её за руку, целовал в губы. У неё славные губы. Когда стало темнеть, я побежал к цветочному киоску. Хотелось сделать Марии приятное. Я бежал, а за моей спиной зажигались фонари. Мне почему-то казалось, что я олимпиец. Внезапно остановившись, я увидел, что дорожка из огней поравнявшись со мной, продолжает убегать вдаль. А я остаюсь. У меня закружилась голова. Я ощутил собственную никчёмность и собственную неосуществимость. Я – маленькая деталь в огромном механизме государственного аппарата, земного мироустройства, вселенского хаоса. Мне захотелось плакать, но я вспомнил, что должен купить цветы, и что я не олимпиец, и что меня ждёт Мария. Я вернулся к скамейке, где мы до этого сидели, с букетом хризантем. Марии уже не было. Я немного подождал. Она не возвращалась. Куда она могла подеваться? Я понял, что насквозь пьян любовью. Но не к Марии. Я видел в ночном небе мириады улыбок, я возносился к ним и целовал их приоткрытые лукавые губы, источающие еле уловимый запах гнили. Я вновь снисходил до собственной телесной оболочки, вращающейся в центре сквера. Вращение делало окружающие дома похожими на одну сплошную полукруглую театральную декорацию. Мне было бесконечно интересно моё развлечение. Отсутствие Марии, неосуществимость Идеи, никак не могущей воплотиться в моём сознании, непричастность к миру олимпийцев – всё меркло перед фантастическим миром, прозрачной калькой накладывающимся на опротивевшую явь. Мария так и не появилась. Я выбросил букет в урну. Голова кружилась, лицо корёжила ухмылка.

Я ходил по улицам и звал Марию, хотя на самом деле хотел видеть Варвару. Я безгранично любил Варвару. Её волосы, лицо, плечи, талию. Я позвонил ей. Мужской голос сказал, что она в отъезде. Я продолжил бесцельное перемещение по городу. Непрерывный поток отчаяния, казалось, вытекал из головы сквозь глазницы, выклеванные бог знает кем.

Бродил меж домами до полуночи – никак не мог выйти на набережную. Запутался, потерялся, как будто бы бредил. В результате решил не умирать. Вернувшись домой, возненавидел себя и, подойдя к зеркалу, плюнул в собственное отражение. Как мог я смалодушничать и в тот же момент не почувствовать этого, не противостоять этому?!

Сегодня утром воспоминания о вчерашнем желании смерти показались вздорными. Сильно болела голова. До обеда пролежал в кровати.

24 сентября: Читал старые дневники. Вспоминал многое, уже давным-давно забытое. Страдал прошлым. Размышлял о вселенской несправедливости, пославшей человечеству линейное время…

25 сентября: Сегодня видел сон, в котором были в мельчайших деталях воспроизведены обстоятельства моего первого и единственного свидания с Варварой, моя постыдная робость и чрезвычайная неловкость, её раздражение, насмешливый взгляд, сердитое лицо… К сожалению, сон был вероломно прерван телефоном, который, разбудив меня, тотчас же сделался немым.