Узорный покров (The Painted Veil)

When she disclosed this talent she was set to supervise the stitching and hemming of the younger girls.	Когда обнаружился этот ее талант, ей поручили обучать шитью младшую группу девочек.
They knew a little French and every day she picked up a few words of Chinese so that it was not difficult for her to manage.	Они кое-что понимали по-французски, а она каждый день узнавала от них по нескольку китайских слов, так что общаться им было нетрудно.
At other times she had to see that the smaller children did not get into mischief; she had to dress and undress them and take care that they rested when rest was needed.	Другие часы она проводила с самыми маленькими, одевала и раздевала их, укладывала поспать.
There were a good many babies and these were in charge of amahs, but she was bidden to keep an eye on them.	Грудные младенцы были на попечении няни-китаянки, но Китти попросили присматривать и за ней.
None of the work was very important and she would have liked to do something which was more arduous; but the Mother Superior paid no attention to her entreaties and Kitty stood sufficiently in awe of her not to be importunate.	Вся эта работа была не такая уж важная, и Китти хотелось делать что-нибудь потруднее, но настоятельница не внимала ее мольбам, а Китти относилась к ней с таким почтением, что перестала настаивать.
For the first few days she had to make something of an effort to overcome the faint distaste she felt for these little girls, in their ugly uniforms, with their stiff black hair, their round yellow faces, and their staring, sloe-black eyes.	Первые несколько дней она лишь с усилием преодолевала легкое отвращение, которое вызывали в ней эти девчушки, все одинаково одетые, с торчащими черными волосами, круглыми желтыми лицами и глазами-смородинами.
But she remembered the soft look which had transfigured so beautifully the countenance of the Mother Superior when on Kitty's first visit to the convent she had stood surrounded by those ugly little things, and she would not allow herself to surrender to her instinct.	Но она вспоминала, как в день ее первого посещения чудесно преобразилось лицо настоятельницы, когда ее обступили эти уродцы, и старалась побороть это чувство.
And presently, taking in her arms one or other of the tiny creatures, crying because of a fall or a cutting tooth, when Kitty found that a few soft words, though in a language the child could not understand, the pressure of her arms and the softness of her cheek against the weeping yellow face, could comfort and console, she began to lose all her feeling of strangeness.	И постепенно, когда она брала на руки кого-нибудь из этих плачущих крошек - эта упала и расшиблась, у той режется зуб - и раз за разом убеждалась, что несколько ласковых слов, пусть и произнесенных на непонятном для них языке, прикосновение ее рук, ее мягкая щека, к которой прижималась плачущая желтая рожица, способны успокоить и утешить, неприятное чувство совсем пропадало.
The small children, without any fear of her, came to her in their childish troubles and it gave her a peculiar happiness to discern their confidence.	Малышки безбоязненно тянулись к ней со своими младенческими горестями, и их доверие наполняло ее счастьем.
It was the same with the older girls, those to whom she taught sewing; their bright, clever smiles, and the pleasure she could give them by a word of praise, touched her.	То же было и с девочками постарше, теми, которых она учила шить; ее трогали их широкие, понимающие улыбки и радость, которую им доставляли ее похвалы.
She felt that they liked her and, flattered and proud, she liked them in return.	Она чувствовала, что они ее любят, и, польщенная, гордая, сама проникалась к ним любовью.