Читаем Узорный покров (The Painted Veil) полностью

"I used to keep the cows when I was little," she said, "like St Joan of Arc. But I was too wicked to have visions.- В детстве я пасла коров, как Жанна д'Арк, -рассказывала она. - Но явлений мне, при моем дурном поведении, не бывало.
It was fortunate, I think, for my father would certainly have whipped me if I had.Оно, наверно, и к лучшему, а то отец непременно бы меня выдрал.
He used often to whip me, the good old man, for I was a very naughty little girl.Он, царство ему небесное, и так часто меня порол, ведь я была ох какая озорница.
I am ashamed sometimes when I think now of the pranks I used to play."Вспомнить совестно, каких только шалостей не выдумывала.
Kitty laughed at the thought that this corpulent, middle-aged nun could ever have been a wayward child.Китти рассмеялась, представив себе, что эта толстая, немолодая монахиня была когда-то своенравным ребенком.
And yet there was something childlike in her still so that your heart went out to her: she seemed to have about her an aroma of the countryside in autumn when the apple trees are laden with fruit and the crops are in and safely housed.Но что-то детское было в ней до сих пор и привлекало к ней сердце; от нее словно исходил сладкий запах деревни в осеннюю пору, когда ветки яблонь гнутся под тяжестью спелых яблок, а хлеб сжат и убран в закрома.
She had not the tragic and austere saintliness of the Mother Superior, but a gaiety that was simple and happy.В ней, в отличие от настоятельницы, не было строгой, трагической святости, а была простая, безмятежная веселость.
"Do you never wish to go home again, ma soeur? asked Kitty.- И вас никогда не тянет домой? - спросила однажды Китти.
"Oh, no.- О нет.
It would be too hard to come back.Вернуться было бы трудно.
I love to be here and I am never so happy as when I am among the orphans.Мне тут хорошо, особенно с нашими сиротками.
They're so good, they're so grateful.Они такие славные, такие благодарные.
But it is all very well to be a nun (on a beau etre religieuse), still one has a mother and one cannot forget that one drank the milk of her breasts.Но монашка-то я монашка, а все же у меня есть мать, и разве забудешь, что она меня своей грудью выкормила!
She is old, my mother, and it is hard never to see her again; but then she is fond of her daughter-in-law, and my brother is good to her.Мать у меня старая, тяжко думать, что я ее уж никогда больше не увижу. Но и то сказать, снохой своей она довольна, и брат мой ее уважает.
His son is growing up how, I should think they will be glad of an extra pair of strong arms on the farm; he was only a child when I left France, but he promised to have a fist that you could fell an ox with."У него уже подрастает сынок, хороший работник на ферме пригодится. Когда я уезжала из Франции, он был совсем еще маленький, но и тогда кулачок у него был ого какой сильный.
It was almost impossible in that quiet room, listening to the nun, to realize that on the other side of these four walls cholera was raging.В этой тихой комнате, слушая неторопливые речи монахини, почти невозможно было поверить, что за стенами свирепствует холера.
Sister St Joseph had an unconcern which conveyed itself to Kitty.Безмятежность сестры Сен-Жозеф передавалась и Китти.
She had a naive curiosity about the world and its inhabitants.Она по-детски наивно интересовалась внешним миром и его обитателями.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки