Читаем Узорный покров (The Painted Veil) полностью

The monks seemed to stay on sufferance, as though they awaited a notice to quit; and in the smile of the abbot, with his beautiful politeness, was the irony of resignation.Монахи словно доживали здесь последние дни, готовые к тому, что их вот-вот попросят очистить помещение, а в улыбке благостно учтивого настоятеля таилась ироническая покорность судьбе.
One of these days the monks would wander away from the shady, pleasant wood, and the buildings, crumbling and neglected, would be battered by fierce storms and besieged by the surrounding nature.Скоро, скоро монахи покинут эти тенистые кущи, и заброшенные здания начнут разрушаться от зимних бурь и под натиском вступающей в свои права природы.
Wild creepers would twine themselves about the dead images and the trees would grow in the courtyards.Ползучие растения обовьют умершие статуи, во дворах вырастут деревья.
Then the gods would dwell there no longer, but evil spirits of darkness.И обитать здесь будут уже не боги, a злые духи тьмы.
LIV54
THEY sat on the steps of a little building (four lacquered columns and a high, tiled roof under which stood a great bronze bell) and watched the river flow sluggish and with many a bend towards the stricken city.Они сидели на ступеньках маленькой пагоды (четыре лакированных столбика и высокая крыша, осеняющая бронзовый колокол) и смотрели на реку, как она лениво, по бесконечным излучинам уходила к зараженному городу.
They could see its crenellated walls.Отсюда были видны его зубчатые стены.
The heat hung over it like a pall.Зной навис над ним, как погребальный покров.
But the river, though it flowed so slowly, had still a sense of movement and it gave one a melancholy feeling of the transitoriness of things.Но река, хоть и текла так медленно, все же была в движении, и от этого возникало грустное чувство быстротечности жизни.
Everything passed, and what trace of its passage remained?Все проходит, и если оставляет после себя след, то какой?
It seemed to Kitty that they were all, the human race, like the drops of water in that river and they flowed on, each so close to the other and yet so far apart, a nameless flood, to the sea.Китти казалось, что все они, все люди на земле, подобны каплям воды в этой реке, что безымянный поток всех влечет к морю.
When all things lasted so short a time and nothing mattered very much, it seemed pitiful that men, attaching an absurd importance to trivial objects, should make themselves and one another so unhappy.Когда все так преходяще и ничтожно, стоит ли людям, раздувая мелочи до размеров важных событий, так терзать себя и других?
"Do you know Harrington Gardens?" she asked Waddington, with a smile in her beautiful eyes.- Вы Харрингтон-Гарденз знаете? - спросила она Уоддингтона, задумчиво улыбаясь.
"No. Why?"- Нет, а что?
"Nothing; only it's a long way from here.- Да ничего, просто это очень далеко отсюда.
It's where mу people live."Там живут мои родители.
"Are you thinking of going home?"- А вы подумываете об отъезде домой?
"No."- Нет.
"I suppose you'll be leaving here in a couple of months.- Отсюда вы, надо полагать, сниметесь месяца через два.
The epidemic seems to be abating and the cool weather should see the end of it."Эпидемия как будто пошла на убыль, а станет холоднее, так и совсем прекратится.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки