Узорный покров (The Painted Veil)

Because she had no feeling for Townsend the various acts she had committed with him had lost their significance.	У нее не осталось к Таунсенду ни капли чувства, и потому обессмыслилось все, в чем они были повинны.
She had regained her heart and what she had given of her body seemed not to matter a rap.	Сердце ее снова свободно, а что тут было замешано тело - да наплевать на это!
She was inclined to say to Walter:	Ей хотелось сказать Уолтеру:
"Look here, don't you think we've been silly long enough?	"Слушай, не пора ли нам образумиться?
We've sulked with one another like children.	Мы дулись друг на друга, как дети.
Why can't we kiss and be friends?	Давай помиримся.
There's no reason why we shouldn't be friends just because we're not lovers."	Любви между нами нет, но почему нам не быть друзьями?"
He stood very still and the lamplight made the pallor of his impassive face startling.	Он стоял очень тихо. Бесстрастное лицо в свете лампы было мертвенно-бледно.
She did not trust him; if she said the wrong thing he would turn upon her with such an icy sternness.	Она не надеялась на него: если скажешь не то, он обрушит на тебя такой ледяной сарказм!
She knew by now his extreme sensitiveness, for which his acid irony was a protection, and how quickly he could close his heart if his feelings were hurt.	Она уже знала, какая ранимость скрывается под этой язвительной маской, как быстро он может замкнуться, если будут задеты его чувства.
She had a moment's irritation at his stupidity.	Надо же быть таким идиотом!
Surely what troubled him most was the wound to his vanity: she vaguely realized that this is the hardest of all wounds to heal.	Для него важнее всего удар по его самолюбию -наверно, от такого удара вообще труднее всего оправиться.
It was singular that men attached so much importance to their wives' faithfulness; when first she had gone with Charlie she had expected to feel quite different, a changed woman; but she had seemed to herself exactly the same, she had experienced only well-being and a greater vitality.	Чудаки эти мужчины, что придают такое значение верности жен. Сама-то она, когда сошлась с Чарли, думала, что изменилась неузнаваемо, а оказалось, что она все такая же, только счастливее и жизнерадостнее.
She wished now that she had been able to tell Walter that the child was his; the lie would have meant so little to her, and the assurance would have been so great a comfort to him.	И почему она не смогла сказать Уолтеру, что ребенок его? Ей эта ложь ничего бы не стоила, а для него была бы такая радость.
And after all it might not be a lie: it was funny, that something in her heart which had prevented her from giving herself the benefit of the doubt. How silly men were!	А может, это и не было бы ложью; даже удивительно, что в своих интересах она не подумала о такой лазейке, а вот не подумала... До чего же мужчины глупые!
Their part in procreation was so unimportant; it was the woman who carried the child through long months of uneasiness and bore it with pain, and yet a man because of his momentary connexion made such preposterous claims.	Их роль в этом деле так ничтожна. Это женщина долгие, тягостные месяцы носит ребенка, женщина в муках рождает его, а мужчина, сбоку припека, туда же, со своими претензиями.
Why should that make any difference to him in his feeling towards the child?	Почему это должно влиять на его отношение к ребенку?