Узорный покров (The Painted Veil)

It would have been impossible to become intimate with the Mother Superior; she had that something impersonal about her which Kitty had felt with the other nuns, even with the good-humoured chatty Sister St Joseph, but with her it was a barrier which was almost palpable.	Сойтись с настоятельницей по-человечески близко было бы невозможно, в ней было что-то безличное, что Китти ощущала и в общении с другими монахинями, даже с добродушной болтушкой сестрой Сен-Жозеф, но от настоятельницы ее отделяла почти физически осязаемая преграда.
It gave you quite a curious sensation, chilling but awe-inspiring, that she could walk on the same earth as you, attend to mundane* affairs, and yet live so obviously upon a plane you could not reach.	Как-то неуютно и страшновато делалось при мысли, что она ходит по одной с тобою земле, по горло занята мирскими делами и все же явственно обитает на уровне, для тебя недосягаемом.
She once said to Kitty:	Однажды она сказала Китти:
"It is not enough that a religious should be continually in prayer with Jesus; she should be herself a prayer."	- Монахине мало пребывать в непрестанной молитве Иисусу, она сама должна быть молитвой.
Though her conversation was interwoven with her religion, Kitty felt that this was natural to her and that no effort was made to influence the heretic.	Хотя речь ее была неотделима от ее веры, Китти чувствовала, что это получается само собой, без всякого намерения повлиять на еретичку.
It seemed strange to her that the Mother Superior, with her deep sense of charity, should be content to leave Kitty in a condition of what must seem to her sinful ignorance.	Ее удивляло, что настоятельница, столь милосердная к людям, даже не пытается вывести ее, Китти, из состояния, которое не может не казаться ей греховным невежеством.
One evening the two of them were sitting together.	Как-то вечером они засиделись за разговором.
The days were shortening now and the mellow light of the evening was agreeable and a little melancholy.	Дни стали короче, мягкий вечерний свет и радовал, и навевал легкую грусть.
The Mother Superior looked very tired.	У настоятельницы вид был очень усталый.
Her tragic face was drawn and white; her fine dark eyes had lost their fire.	Трагическое бледное лицо осунулось, прекрасные темные глаза потеряли блеск.
Her fatigue perhaps urged her to a rare mood of confidence.	Может быть, это усталость склонила ее к несвойственной ей откровенности.
"This is a memorable day for me, my child," she said breaking from a long reverie, "for this is the anniversary of the day on which I finally determined to enter religion.	- Сегодня для меня памятный день, дитя мое, -сказала она, словно пробуждаясь от долгой задумчивости. - Годовщина того дня, когда я окончательно решила посвятить себя Богу.
For two years I had been thinking of it, but I had suffered as it were a fear of this calling, for I dreaded that I might be recaptured by the spirit of the world.	Я уже два года об этом думала, но призвание это меня отпугивало, я боялась, как бы меня вновь не одолели мирские помыслы.
But that morning when I communicated* I made the vow that I would before nightfall announce my wish to my dear mother.	Но в то утро, во время причастия, я дала обет, что в этот же день, еще до вечера, сообщу о своем желании матери.
After I had received the Holy Communion I asked Our Lord to give me peace of mind: Thou shalt have it only, the answer seemed to come to me, when thou hast ceased to desire it."	После причастия я помолилась Иисусу о ниспослании мне душевного покоя и явственно услышала в ответ: "Ты тогда обретешь его, когда перестанешь его желать".
The Mother Superior seemed to lose herself in thoughts of the past.	Настоятельница словно унеслась мыслями в прошлое.