Читаем Узорный покров (The Painted Veil) полностью

She wondered vaguely what there was for her in the various impressions which her conversations with the nuns had left upon her.Она лениво пробовала подытожить впечатления, оставшиеся у нее от разговоров с монахинями.
It was singular that, though their way of life so profoundly moved her, the faith which occasioned it left her untouched.Казалось странным, что, хотя их образ жизни внушал ей такое уважение, вера, толкавшая их на такой образ жизни, оставляла ее равнодушной.
She could not envisage the possibility that she might at any time be captured by the ardour of belief. She gave a little sigh: perhaps it would make everything easier if that great white light should illuminate her soul.Она даже вздыхала легонько: может быть, все стало бы проще, если бы душу ее озарило это широкое белое сияние.
Once or twice she had had the desire to tell the Mother Superior of her unhappiness and its cause; but she dared not: she could not bear that this austere woman should think ill of her.Бывали минуты, когда ей хотелось рассказать настоятельнице о своем горе и чем оно вызвано, но не хватало духу: слишком страшно было, что эта строгая женщина будет плохо о ней думать.
To her what she had done would naturally seem a grievous sin.В ее глазах поведение Китти, несомненно, являет собой тяжкий грех.
The odd thing was that she herself could not regard it as wicked so much as stupid and ugly.Странно, думалось Китти, что ей самой оно кажется не столько греховным, сколько некрасивым и глупым.
Perhaps it was due to an obtuseness* in herself that she looked upon her connexion with Townsend as regrettable and shocking even, but to be forgotten rather than to be repented of.Может, это недомыслие с ее стороны, но, если связь с Таунсендом и представляется ей достойной сожаления, даже неприличной, в ней не раскаиваться надо, а поскорее о ней забыть.
It was like making a blunder at a party; there was nothing to do about it, it was dreadfully mortifying, but it showed a lack of sense to ascribe too much importance to it.Все равно как если допустишь какой-нибудь промах на званом вечере - очень, конечно, обидно, но ничего не поделаешь, а придавать этому серьезное значение просто неумно.
She shuddered as she thought of Charlie with his large frame too well covered, the vagueness of his jaw and the way he had of standing with his chest thrown out so that he might not seem to have a paunch.При воспоминании о Чарли ее пробирала дрожь -эта его крупная, упитанная фигура, безвольный подбородок и манера выпячивать грудь, чтобы не казалось, что у него брюшко.
His sanguine temperament showed itself in the little red veins which soon would form a network on his ruddy cheeks.Жизнелюбие проявляется у него в тонких красных жилках, которые скоро затянут щеки сплошной сеткой.
She had liked his bushy eye-brows: there was to her in them now something animal and repulsive.Когда-то ей так нравились его косматые брови, теперь же ей виделось в них что-то грубое, отталкивающее.
And the future?А будущее?
It was curious how indifferent it left her; she could not see into it at all.Она была к нему до странности равнодушна, вообще о нем не задумывалась.
Perhaps she would die when the baby was born.Может быть, она умрет, когда родится ребенок.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии