Узорный покров (The Painted Veil)

She had not made him suffer as Charlie had made her suffer and yet, if Charlie made a sign, notwithstanding everything, even though she knew him now, she would abandon all the world had to offer and fly to his arms.	Она не ранила его так больно, как Чарли ранил ее, а ведь она, несмотря ни на что, по первому знаку Чарли, хоть теперь она его знает, махнула бы рукой на все блага мира и кинулась ему на грудь.
Even though he had sacrificed her and cared nothing for her, even though he was callous and unkind, she loved him.	Пусть он принес ее в жертву, пусть он бездушный эгоист, но она его любит.
At first she thought that she had only to bide her time, and sooner or later Walter would forgive her.	Сперва она думала, что нужно только подождать, рано или поздно Уолтер простит ее.
She had been too confident of her power over him to believe that it was gone for ever.	Она была слишком уверена в своей власти над ним, не могла допустить и мысли, что этой власти пришел конец.
Many waters could not quench love. He was weak if he loved her, and she felt that love her he must.	"Большие воды не могут потушить любви..."[6] Раз он любил ее, значит, был слабый, а потому и разлюбить ее не должен.
But now she was not quite sure.	Но теперь ее уверенность поколебалась.
When in the evening he sat reading in the straight-backed blackguard chair of the inn with the light of a hurricane lamp on his face she was able to watch him at her ease.	Вечерами, когда он читал, сидя на жестком стуле, и свет лампы "молния" падал на его лицо, она могла без помехи его разглядывать.
She lay on the pallet on which her bed presently would be set and she was in shadow.	Она лежала в тени, на тюфяке, где ей должны были постелить постель.
Those straight, regular features of his made his face look very severe.	Лицо его с правильными прямыми чертами казалось очень строгим.
You could hardly believe that it was possible for them on occasion to be changed by so sweet a smile.	Кто бы поверил, что порой его озаряет такая ласковая улыбка.
He was able to read as calmly as though she were a thousand miles away; she saw him turn the pages and she saw his eyes move regularly as they travelled from line to line.	Он читал спокойно, точно был от нее за тысячу миль; она видела, как он переворачивает страницы, как переводит глаза со строчки на строчку.
He was not thinking of her.	О ней он не думал.
And when, the table being set and dinner brought in, he put aside his book and gave her a glance (not knowing how the light on his face threw into distinctness his expression), she was startled to see in his eyes a look of physical distaste.	А когда стол накрывали и появлялся обед, он откладывал книгу и коротко взглядывал на нее (забыв, что лицо его на свету, он не старался смягчить его выражение), и она с испугом читала в его глазах физическую гадливость.
Yes, it startled her.	Это пугало ее.
Was it possible that his love had left him entirely?	Неужели от его любви ничего не осталось?
Was it possible that he really designed her death?	Неужели он действительно задумал ее погубить?
It was absurd. That would be the act of a madman.	Да нет же, это был бы поступок сумасшедшего.
It was odd, the little shiver that ran through her as the thought occurred to her that perhaps Walter was not quite sane.	И легкая дрожь пробирала ее при мысли, что Уолтер, может быть, не вполне нормален.
XXX	30