Узорный покров (The Painted Veil)

Then she came to the memorial arch and its fantastic outline seemed on a sudden to gain a monstrous life; its capricious contours were like the waving arms of a Hindu god, and, as she passed under it, she heard the echo of mocking laughter.	Потом они приблизились к мемориальным воротам, и причудливые их очертания внезапно ожили, стали похожи на машущие руки индусского бога, а сверху раздавались отзвуки язвительного смеха.
But then Charlie Townsend came towards her and took her in his arms, lifting her out of the chair, and said it was all a mistake, he had never meant to treat her as he had, for he loved her and he couldn't live without her.	Но тут появился Чарли Таунсенд, обнял ее, поднял с сиденья и сказал, что все это было ошибкой, он совсем не хотел обойтись с ней так дурно, ведь он ее любит и не может без нее жить.
She felt his kisses on her mouth and she wept with joy, asking him why he had been so cruel, but though she asked she knew it did not matter.	Она чувствовала на губах его поцелуи и, плача от счастья, спрашивала, почему же он поступил так жестоко, но, спрашивая, уже знала, что это не имеет значения.
And then there was a hoarse, abrupt cry and they were separated, and between, hurrying silently, coolies passed in their ragged blue and they bore a coffin.	А потом раздался хриплый возглас, их разлучили, и между ними торопливо и молча прошли кули в синих лохмотьях - они несли гроб.
She awoke with a start.	Она проснулась от страха.
The bungalow stood half way down a steep hill and from her window she saw the narrow river below her and opposite, the city.	Их дом стоял на склоне крутого холма, из окна ей была видна узкая река глубоко внизу, а за рекой -город.
The dawn had just broken and from the river rose a white mist shrouding the junks that lay moored close to one another like peas in a pod.	Только что рассвело, от реки поднимался белый туман, окутавший джонки, причаленные тесно одна к другой, как горошины в стручке.
There were hundreds of them, and they were silent, mysterious in that ghostly light, and you had a feeling that their crews lay under an enchantment, for it seemed that it was not sleep, but something strange and terrible, that held them so still and mute.	Сотни джонок, беззвучных и загадочных в призрачном свете, словно обитатели их во власти колдовских чар, словно не просто сон, а некто странный и грозный обрек их на эту неподвижность и безмолвие.
The morning drew on and the sun touched the mist so that it shone whitely like the ghost of snow on a dying star.	Утро разгоралось, и солнце коснулось тумана, так что он засветился белым, как призрак снега на угасающей звезде.
Though on the river it was light so that you could discern palely the lines of the crowded junks and the thick forest of their masts, in front it was a shining wall the eye could not pierce.	На реке уже было светло, стали видны несчетные джонки и густой лес их мачт, но выше, впереди, поднималась непроницаемая светящаяся стена.
But suddenly from that white cloud a tall, grim, and massive bastion emerged.	И вдруг из этого белого облака выступила высокая, массивная, мрачная крепость.
It seemed not merely to be made visible by the all-discovering sun but rather to rise out of nothing at the touch of a magic wand.	Казалось, ее не просто открыло взору всепроникающее солнце - скорее, она возникла из пустоты, по мановению волшебной палочки.
It towered, the stronghold of a cruel and barbaric race, over the river.	Она повисла над рекой, как твердыня жестокого владыки варварского племени.