V.

Кожа его была из ацетобутирата целлюлозы – пластика, прозрачного не только для света, но и рентгеновского и гамма-излучений, а также нейтронов. Скелет некогда принадлежал живому человеку; ныне же кости обеззаразили, а трубчатые и позвоночник изнутри выдолбили, чтобы установить дозиметры излучения. Росту в САВАНе было пять футов девять дюймов – таков был пятидесятый процентиль для стандарта Военно-воздушных сил. Легкие, половые органы, почки, щитовидка, печень, селезенка и прочая требуха были полы и сделаны из того же прозрачного пластика, что и кожух тела. Их можно было наполнять водными растворами, поглощавшими радиацию в тех же количествах, что и ткани, которые они представляли.

«Антроизыскания и партнеры» были дочерней компанией корпорации «Йойодин». Они по заказу правительства исследовали, как воздействуют на тело высотные и космические полеты; по заказу Национального совета безопасности – автомобильные аварии; а для Гражданской обороны – поглощение радиации, вот тут-то и пригождался САВАН. В восемнадцатом веке часто удобно было воспринимать человека автоматоном с часовым механизмом. В девятнадцатом, когда Ньютонова физика вполне ассимилировалась и вовсю шли работы по термодинамике, на человека уже смотрели скорее как на тепловой двигатель с КПД около 40 процентов. Теперь же, в двадцатом, когда в моду вошла ядерная и субатомная физика, человек превратился в то, что поглощает рентгеновское излучение, гамма-лучи и нейтроны. Так, по крайней мере, себе представлял прогресс Олей Бергомаск. Это и стало темой приветственной лекции, которую он прочел Профану в его первый день на работе, в пять часов дня, когда Профан только пришел, а Бергомаск уходил. У них было две ночные смены по восемь часов, ранняя и поздняя (хотя Профан, чьи весы времени кренились к прошлому, предпочитал их называть поздней и ранней), и Профану покамест выпало поработать в обеих.

Трижды за ночь нужно было обходить лаборатории, проверяя окна и тяжелое оборудование. Если ставили штатный эксперимент и он шел всю ночь, требовалось снимать показания, а если те выходили за пределы допусков – будить дежурного лаборанта, который обычно спал на раскладушке в каком-нибудь кабинете. Поначалу даже как-то интересно было заходить в зону исследования аварий, которую в шутку называли «комнатой ужасов». Там сбрасывали грузы на старые машины, в которых обычно сидел манекен. Нынешнее исследование относилось к тренировке оказания первой помощи, и на водительском, гибельном или задних местах испытательных автомобилей выпадало сидеть различным модификациям ТЫЧКа – травмостойкого искусственного человеческого объекта, кинематического. Профан по-прежнему ощущал какое-то сродство с ТЫЧКом – первым неодушевленным шлемилем, с которым познакомился. Но присутствовала тут и определенная настороженность, ибо манекен этот все же был просто-напросто «человеческим объектом»; плюс некоторое презрение, будто ТЫЧОК решил продаться человеческой расе; поэтому теперь все, что было в нем неодушевленным своим, ему мстило.

ТЫЧОК был манекеном изумительным. Того же сложения, что и САВАН, но плоть его вылепили из пеновинила, кожа – виниловый пластизоль, волосы – парик, глаза – косметически-пластиковые, зубы (которые, вообще-то, подрядили изготовлять Собствознатча) – те же протезы, какие сегодня носит 19 процентов американского народонаселения, в большинстве своем люди респектабельные. Внутри размещались резервуар для крови в грудной клетке, насос для крови по миделю, и никель-кадмиевый аккумулятор в брюшной полости. Контрольная панель на груди сбоку располагала тумблерами и реостатами для регулирования венозного и артериального кровотечения, частоты пульса и даже частоты дыхания, когда случалось проникающее ранение грудной клетки. В таком случае пластиковые легкие обеспечивали необходимые всасывание и пузырение. Ими управлял воздушный насос в животе, а клапан охлаждения находился в промежности. Травма органов воспроизводства все равно могла симулироваться приставным муляжом, но он тогда блокировал вентиляционную решетку. ТЫЧОК, следовательно, не мог страдать от проникающего ранения грудной клетки и увечья органов воспроизводства одновременно. Однако в новой модификации трудность эта – полагали, таков недостаток базовой конструкции – преодолевалась.

ТЫЧОК тем самым был совершенно жизнеподобен во всем. Профана в первый раз он напугал чуть не до смерти – лежал, наполовину высунувшись в разбитое ветровое стекло старого «плимута», оборудованный муляжами пробитого черепа и челюстно-лицевых травм, а также открытых переломов руки и ноги. Но теперь Профан привык. В «Антроизысканиях» его до сих пор немного тревожил только САВАН, чье лицо представляло собой человеческий череп, смотревший на тебя сквозь более-менее абстрактную бутиратовую голову.

Пришла пора совершать следующий обход. В здании никого, кроме Профана. Сегодня вечером никаких экспериментов. На обратном пути в караулку он остановился перед САВАНом.

– Как оно, – сказал он.

Лучше, чем тебе.

– Чё.