V.

– Что не так, малышка, – говорил, бывало, он; но она пожимала плечами, отмахивалась. Однажды ночью сказала, что ей не дает покоя ее отец. Она по нему скучает. Может, заболел. – Ты с ним виделась? Маленьким девочкам стоит. Сама не знаешь, до чего тебе повезло, что у тебя есть отец.

– Он живет в другом городе, – и больше от нее ни слова.

Сегодня вечером он сказал:

– Слушай, тебе на дорогу надо? Съезди повидайся с ним. Вот что тебе нужно сделать.

– Макклинтик, – ответила она, – ну как блядь может куда-нибудь ездить? Блядь не человек.

– Он ты. Ты со мной, Рубин. Сама же знаешь; мы тут с тобой больше ни в какие игрушки не играемся, – похлопав по кровати.

– Блядь живет в одном месте и сидит там же. Как девица какая-нибудь в сказке. И никаких у нее путешествий, если не надо на улице работать.

– Ты об этом не думала.

– Наверное. – Она отводила взгляд.

– Матильде ты нравишься. С ума сошла?

– А что здесь еще? Либо улица, либо сиди взаперти. Если я к нему поеду – уже не вернусь.

– Где он живет. В Южной Африке?

– Быть может.

– Ох, Иисусе.

Так, отчитал себя Макклинтик Сфер, никто в проститутку не влюбляется. Если только ему не четырнадцать лет, а она – не первая юбка, из-под которой ему перепало. Но эта вот Рубин, какова б ни была в постели, и вне ее была надежным другом. Он переживал за нее. И это (для разнообразия) были хорошие переживания; не такие, скажем, как у Руйни Обаяша, – те, казалось, треплют мужику нервы все больше, когда б Макклинтик с ним ни встретился.

Такое длилось уже пару недель как минимум. Макклинтик, который до конца никогда не разделял «незапаренных» воззрений, распространившихся в послевоенные годы, в отличие от некоторых других музыкантов, не сильно-то возражал, если Руйни надирался и пускался излагать свои личные беды. Несколько раз с ним притаскивалась Рахиль, а Макклинтик знал, что Рахиль – прямая, как оглобля, поэтому с ней особо не позажигаешь, поэтому у Руйни, должно быть, и впрямь неприятности с этой бабой Мафией.

В Нуэва-Йорке дело шло к лету, худшему времени года. Пора разборок в парках, где гибнет много пацанов; пора нервам трепаться, бракам распадаться, пора всем смертоубийственным и хаотическим порывам, замерзавшим на зиму внутри, оттаивать и всплывать на поверхность, и поблескивать из пор у тебя на лице. Макклинтик двигал в Ленокс, Масс., на этот джазовый фестиваль. Он понимал, что здесь не вытерпит. Но как же Руйни? Дома ему доставалось (вероятнее всего) такое, что его к чему-то подталкивало. Макклинтик заметил это вчера вечером, между отделениями в «V-Ноте». Взгляд такой он видел и раньше: у знакомого басиста из Форт-Уорта, чье лицо никогда не менялось, он вечно говорил тебе: «У меня тут беда с наркотиками», – и однажды вечером его прихлопнуло, и его увезли в больничку в Лексингтон или еще куда. Почем Макклинтику знать. Но у Руйни вид был точно такой же: слишком уж не парился. Слишком невозмутим, когда сказал: «У меня тут с бабой беда». Что там у него внутри, что растопится глубоким летом в Нуэва-Йорке? И что случится, когда оно оттает?

Слово «хлоп» дикое какое-то. На каждой своей записи Макклинтик заимел привычку разговаривать со звукачами и студийными техниками об электричестве. Было время, когда Макклинтику это электричество как шло, так и ехало, а вот теперь, похоже, раз оно ему помогает выходить на аудиторию побольше, кто-то врубается, кто-то не врубится никогда, но платят все, и от авторских этих отчислений в «триумфе» не кончается горючка, а у Макклинтика – костюмы от Дж. Пресса, так он должен сказать электричеству спасибо, а то и научиться про него уже хоть чему-нибудь. Вот он и нахватывался по чуть-чуть то тут, то там, а однажды прошлым летом разговорился с одним технарем о стохастической музыке и цифровых компьютерах. Из беседы родилась «Вброс/Сброс», композиция, которая для его оркестрика станет прямо-таки позывными. У того звуковика он выяснил, что есть такие двухтриодные триггерные схемы, еще называются бистабильными – такую включишь, и она может быть только так или эдак, смотря какая лампа проводит, а какая отсечена: вброс или сброс, шлеп или хлоп.

– И там, – сказал чувак, – может быть только да или нет, либо один или нуль. И вот это можно назвать одной из основных единиц, они же – специализированные «клетки» в большом «электронном мозге».

– С ума сойти, – сказал Макклинтик, в каком-то месте совершенно утративший нить. Но ему пришло в голову, что если мозг компьютера может шлепать и хлопать, то музыканту так заказано, что ли. Покуда у тебя шлепает, ты не паришься. Но откуда поступает пусковой импульс, чтоб у тебя в голове хлопнуло?

Макклинтик, тот еще текстовик, сочинил к «Вбросу/Сбросу» бессмысленные слова. Он их иногда напевал себе под нос на эстраде, пока охотничий рог солировал: