V.

Сам чё. Мы с ТЫЧКом – то, чем когда-нибудь станешь ты и все остальные. (Похоже, череп щерился Профану.)

– Есть и другие способы, кроме радиоактивных осадков и дорожных аварий.

Но эти – вероятнее всего. Если с вами этого не сделает кто-то, вы сами с собой это сделаете.

– У тебя и души-то нет. Как ты можешь разговаривать.

А у тебя она с каких пор? Ты это чего – в религию ударился? Я-то всего-навсего пробный прогон. Они снимают данные моих дозиметров. Кто тут скажет, я для того, чтоб люди читали датчики, или радиация во мне потому, что им надо что-то измерять. В какую оно сторону?

– В одну, – сказал Профан. – Все в одну сторону.

Мазел тов[158]. (Может, намек на улыбку?)

Профану отчего-то было трудно вернуться к сюжету «Шерифа-экзистенциалиста». Немного погодя он встал и подошел к САВАНу.

– Это в каком же смысле мы когда-нибудь станем, как ты и ТЫЧОК? В смысле – мертвые?

Я разве мертвый? Если да, то в этом.

– А если нет, ты тогда – что?

Почти то же, что и ты. Вам всем уже недолго осталось.

– Не понимаю.

Это я вижу. Но ты не один. Хоть как-то утешает, а?

Ну его к черту. Профан вернулся в караулку и занялся приготовлением кофе.

III

В следующие выходные у Рауля, Сляба и Мелвина устроили вечеринку. Собралась Цельная Больная Шайка.

В час ночи Руйни и Свин затеяли драку.

– Сукин сын, – орал Руйни. – Не лезь к ней своими лапами.

– К его супруге, – проинформировала Эсфирь Сляба. Шайка подтянулась к стенам, оставив Свину и Руйни почти весь пол. Оба напились и потели. Они поборолись, спотыкуче и неумело, стараясь драться, как на экране в вестернах. Невероятно, сколько драчунов-любителей верит, будто киношная потасовка в салуне – единственная приемлемая модель для подражания. Наконец Свин свалил Руйни ударом кулака в живот. Руйни так и лег, закрыв глаза, стараясь сдержать дыхание, потому что больно. Свин выбрел на кухню. Драка случилась из-за девушки, но оба они знали, что зовут ее Паола, не Мафия.

– Я отнюдь не людей еврейских ненавижу, – объясняла Мафия, – а то, что они делают. – Они с Профаном остались одни у нее в квартире. Руйни где-то пил. Может, с Собствознатчем встречался. То было назавтра после драки. Ей, казалось, безразлично, где ее супруг.

У Профана вдруг сразу родилась великолепная мысль. Ей не хочется евреев впускать? Может, хоть пол-еврея пролезет.

Она его опередила: рука ее потянулась к пряжке его ремня и принялась ее расцеплять.

– Нет, – сказал он, передумав. Потребовалось расстегнуть молнию, и руки ускользнули прочь, вокруг ее бедер к тылу юбки. – Постой-ка.

– Мне нужен мужчина, – уже наполовину вне юбки, – сработанный для Героической Любви. Тебя я хотела с тех пор, как мы встретились.

– Кой там Героическая Любовь, – сказал Профан. – Ты же замужем.

У Харизмы в соседней комнате начались кошмары. Он принялся топотать всюду под зеленым одеялом, отбиваясь от ускользающей тени собственного Гонителя.

– Сюда, – сказала она, обнажившись всей нижней половиной, – здесь, на ковре.

Профан встал и пошарил в леднике, нет ли пива. Мафия лежала на полу и орала на него.

– Сама сюда. – Он поставил банку пива ей на мягкий живот. Она взвизгнула, опрокинув тару. От пива на ковре между ними осталось сырое пятно, как обвязочная доска или меч Тристана. – Пей давай и расскажи-ка мне о Героической Любви. – Она даже не попыталась одеться.

– Женщина хочет себя чувствовать женщиной, – тяжело сопя, – вот и все. Ей хочется, чтоб ее брали, проникали в нее, овладевали силком. Но более того она желает окутать мужчину собой.

Посредством паутины, сплетенной из нитки йо-йо: сети или силка. Профан мог думать лишь о Рахили.

– В шлемиле никакого героизма, – сообщил ей Профан. Что есть герой? Рэндолф Скотт, который управлялся с шестизарядником, конской уздой, лассо. Хозяин неодушевленного. Но шлемиль – это ж вообще едва ли человек: такой, кто валяется и терпит от вещей, как любая пассивная женщина. – Отчего, – поинтересовался он, – сношения непременно – такая штука, где все так сложно. Мафия, почему тебе обязательно нужно его как-то называть. – Вот он опять спорит. Как с Финой тогда в ванне.

– Ты что, – рыкнула она, – латентный содомит? Женщин боишься?

– Нет, я не педик. – Поди пойми: иногда женщины ему напоминали неодушевленные предметы. Даже молодая Рахиль: половина «МГ».

Вошел Харизма, два глаза-бусины выглядывают из прожженных дырочек в одеяле. Засек Мафию, двинулся к ней. Зеленый шерстяной курган запел: