V.

Как прекрасна светомаскировка в Валлетте. Пока вечерняя «засечка» не налетела с севера. Ночь наполняет улицы, как черная жидкость; течет по канавам, поток ее дергает тебя за лодыжки. Будто весь город под водой; какая-то Атлантида, под ночным морем.

Только ли ночь обернула Валлетту? Или это человечья эмоция; «разлитое ожиданье»? Не ожидание снов, где то, чего мы ждем, неясно и неназываемо. Валлетта же достаточно хорошо знает, чего ждет. В этом молчанье нет ни напряжения, ни какого-то недомогания; оно прохладно, надежно; молчание скуки или давно привычного ритуала. Банда артиллеристов на соседней улице торопится к своей позиции. Но их вульгарная песня тает вдали, оставляя один смущенный голос, который на полуслове наконец выдыхается.

Слава богу, что ты в безопасности, Элена, в нашем другом, подземном, доме. Ты и дитя. Если старый Сатурно Атина и его жена уже переехали в заброшенную канализацию насовсем, Паола будет под присмотром, когда тебе пора на работу. Сколько других семей о ней заботилось? У всех наших младенцев лишь один отец – война; одна мать – Мальта, женщины ее. Скверный взгляд на Семью, да и на материнское владычество. Кланы и матриархат несовместимы с этой Общностью, кою на Мальту принесла война.

Я ухожу от тебя, любимая, не потому, что должен. Мы, мужчины, не раса флибустьеров или гяуров; уж точно, когда наши торговые суда – добыча и пища для злобной рыбы-из-металла, чье логово германская подлодка. Мира больше нет, только остров; и лишь день до любого края моря. Тебя не покинуть, Элена; поистине – нет.

Но во сне есть два мира: улица и под улицей. Один – царство смерти, а один – жизни. И как поэту жить, не исследуя другого царства, пусть и каким-нибудь туристом? Поэт грезой кормится. Если не придут никакие караваны, чем же кормиться еще?

Бедный Фаусто. «Вульгарная песня» исполнялась на мотив марша под названием «Полковник Боги»:

Гитлер
С одним яйцом живет,
Геринг

С двумя, но толст живот,
Гиммлер
Своим смешит людей,

А Геббельс
Вовсе без
Мудей…

Вероятно, доказывая, что вирильность на Мальте не зависит от мобильности. Все они, как первым признавал Фаусто, были трудяги, не авантюристы. Мальта, вместе со своими обитателями, стояла неколебимой скалой в реке Фортуне, разлившейся ныне половодьем войны. Те же мотивы, что нас вынуждают населять улицу сна, также заставляют нас прибегать к скальным человечьим свойствам вроде «неуязвимости», «упорства», «выдержки» и т. д. Не только метафора – это обольщение. Но силой этого заблуждения Мальта и выжила.