V.

Сверху неумолчно и оглушительно закашляли «бофорсы»: каждую секунду по два взрыва. Четверка сосредоточилась на винопитии. Упала еще одна бомба. «Вилка», – заорал Днубитна, перекрывая шквал ПВО. Слово, которое в Валлетте уже ничего не значило. Проснулся Тифкира.

«Вино мое крадете, – завопил хозяин. Доковылял до стены и уперся в нее лбом. Принялся тщательно чесать волосатый живот и спину под нижней фуфайкой. – Мне б хоть налили».

«Оно неосвященное. Из-за Майистрала-отступника».

«Ну, у нас с Богом сейчас уговор, – начал Фаусто, словно бы исправляя неверное представление. – Он забудет, что я не ответил на Его зов, если я прекращу сомневаться. Просто выживу, видите».

Когда это пришло ему в голову? На какой улице: в какой миг этих месяцев впечатлений? Быть может, выдумал, не сходя с места. Он был пьян. Так устал, что понадобилось лишь четыре стаканчика вина.

«Как, – серьезно спросила одна девушка, – как же может быть вера, если не задаешь вопросов? Пастырь говорил, мы вправе их задавать».

Днубитна посмотрел на лицо друга, не увидел никакого грядущего ответа: поэтому отвернулся и похлопал девушку про плечу.

«В этом, милочка, и есть ад. Пей вино давай».

«Нет, – завопил Тифкира, подпирая другую стену, следя за ними глазами. – С вами его только убудет впустую». Зенитка загромыхала опять.

«Убыль, – Днубитна захохотал, перекрывая грохот. – Не надо про убыль, идиот». В неистовстве он кинулся через всю комнату. Фаусто опустил голову на стол, немного отдохнуть. Девушки вернулись к своим картам, шлепая ему по спине, как по столу. Днубитна схватил хозяина за плечи. Он принялся развернуто порицать Тифкиру, подчеркивая то или иное сотрясеньями, от которых жирный торс циклично содрогался.

Наверху прозвучал отбой тревоги. Вскоре от двери донесся какой-то шум. Днубитна открыл, и внутрь ввалился артиллерийский расчет, грязный, изможденный и в поисках вина. Фаусто проснулся и вскочил на ноги, отдавая честь, а карты разлетелись ливнем червей и пик.

«Прочь, прочь!» – завопил Днубитна. Тифкира, распрощавшись с мечтами накопить себе побольше вина, съехал по стене на пол и закрыл глаза. «Майистрала надо на работу доставить!»

«Вали, боягуз», – вскричал Фаусто, вновь отдал честь и рухнул навзничь. С великим хихиканьем и шаткостью Днубитна и одна девушка помогли ему подняться. Очевидно, в намерения Днубитны входило привести Фаусто в Та’Кали ногами (обычный метод был – поймать грузовик-попутку), чтобы протрезвел. Когда они вышли на темнеющую улицу, сирены завелись снова. Расчет «бофорса», каждый со стаканом вина в руке, задребезжал вверх по лестнице, столкнулся с ними. Днубитна, в раздражении, вдруг вынырнул из-под руки Фаусто и выкинул кулак, метя в живот ближайшего артиллериста. Завязалась потасовка. Бомбы падали у Великой гавани. Взрывы подбирались медленно и неуклонно, словно шаги людоеда из детства. Фаусто лежал на земле, не чувствуя особого желанья идти на выручку другу, над коим, с численным преобладаньем, хорошенько трудились. Наконец Днубитну бросили и направились к «бофорсам». Не слишком высоко «МЕ-109», прижатый прожекторами, вдруг вырвался из-под облачного покрова и спикировал. За ним потянулись оранжевые трассирующие. «Бей педрилу», – крикнул кто-то с зенитной позиции. «Бофорс» открыл огонь. Фаусто с умеренным интересом поднял голову. В ночи мигали тени орудийного расчета, подсвеченные сверху разрывами снарядов и «разбросом» прожекторов, то есть, то нет. В одной вспышке Фаусто заметил красное сиянье Тифкириного вина в стакане у губ подносчика боеприпасов – оно медленно гасло. Где-то над Гаванью зенитные снаряды нагнали «мессер»; его топливные баки вспыхнули громадным желтым цветеньем, и он пошел вниз, медленно, как шарик, а черный дым его нисхождения клубился в лучах прожекторов, которые задерживались на миг в точке перехвата, прежде чем обратиться к другим делам.

Над ним нависал Днубитна, потрепанный, один глаз начал заплывать. «Прочь, прочь», – прохрипел он. Фаусто неохотно поднялся, и они пустились в путь. В дневнике нет указаний на то, как им это удалось, но парочка достигла Та’Кали, как раз когда прозвучал отбой воздушной тревоги. Пешком они прошли где-то с милю. Предположительно, ныряли в укрытие, когда бомбежка слишком приближалась. Наконец забрались сзади в кузов проходившего грузовика.

«Едва ли это было геройством, – писал Фаусто. – Мы оба были пьяны. Но я так и не сумел выкинуть из головы, что в ту ночь нам выпало попущенье. Что Бог приостановил действие законов вероятности, по которым нас по праву должно было убить. Почему-то улица – царство смерти – обернулась дружелюбной. Быть может, из-за того, что я выполнил наш уговор и не благословил вино».