V.

– Почему ты не хочешь ехать?

– Мы не влюблены.

– Нет.

– Никаких долгов не висит, ни с какой стороны, даже никакой старый романчик вновь не вспыхнет.

Покачала головой: слезы уже подлинные.

– Тогда зачем.

– Потому что мы от Тефлона ушли в Норфолке.

– Нет, нет.

– Бедный Бен. – Они все называли его бедным. Но, щадя его чувства, никогда не объясняли, и слово оставалось ласковым.

– Тебе всего восемнадцать, – сказал он, – и ты в меня эдак втюрилась. Доживешь до моих лет – сама увидишь… – Она его прервала – метнулась к нему, как к чучелу блокирующего полузащитника, окружила его со всех сторон, начав пропитывать замшевую куртку всеми своими просроченными слезами. Он похлопывал ее по спине, ошеломленно.

Ну и тут, само собой, зашла Рахиль. Из тех девушек, кто оправляется быстро, она первым делом произнесла:

– Ого. Так вот что творится у меня за спиной. Пока я сижу в церкви, молюсь за тебя, Профан. И за детишек.

Ему достало здравого смысла ей подыграть.

– Поверь мне, все это весьма невинно. – Рахиль пожала плечами, дескать двухрепличный номер окончен, пару секунд ей хватило подумать. – Ты не в Святого Патрика, случайно, ходила, нет? А стоило. – Помахивая большим пальцем на то, что теперь храпело в соседней комнате. – Врубись.

И мы знаем, с кем Рахиль провела остаток дня, а также и ночь. Поддерживая ему голову, подтыкая одеялко, трогая щетину на подбородке и грязь на лице, глядя, как он спит, как постепенно разглаживаются морщины.

Немного погодя Профан отправился в «Ложку». Оказавшись там, объявил всей Шайке, что едет на Мальту. Разумеется, устроили отвальную пирушку. Профан в итоге оказался в обществе двух обожающих маркитанток, которые обрабатывали его от и до, а в их глазах сияла какая-то даже любовь. Складывалось впечатление, что они – будто сидельцы на киче, искупительно счастливы за того из их числа, кто выходит на большую зону.

Профан не видел впереди никакой улицы, кроме Кишки; подумал, чтоб хуже было Восточной Главной – это еще сколько-то пройти надо.

А еще и большак моря. Но это совершенно другое дело.

II

Однажды на выходных Шаблон, Профан и Свин Будин с налету побывали в Вашингтоне, О. К.: всемирный искатель приключений – ускорить их предстоящий морской переход, шлемиль – в последний раз использовать увольнительную; Свин им просто помогал. Своим pied-á-terre они выбрали ночлежку в Чайнатауне, и Шаблон поскакал в Государственный департамент поглядеть, что там можно разглядеть.

– Не верю я во все это, – сказал Свин. – Шаблон – фуфло.

– Погоди пока, – только и ответил Профан.

– Полагаю, нам следует пойти и надраться, – сказал Свин. Так они и поступили. Либо Профан старел и утрачивал способность, либо хуже он никогда не напивался. Имелись пробелы, которые всегда, разумеется, пугают. Насколько Профан мог потом припомнить, сначала они направились в Национальную галерею, ибо Свин решил, что им потребно общество. Само собой, перед «Тайной вечерей» Дали они нашли двух девушек с госслужбы.

– Я Хлоп, – сказала блондинка, – а это Шлеп.

Свин застонал, на миг ударившись в ностальгию по Шашле и Машле.

– Прекрасно, – сказал он, – Это – Бенни, а я – хьё, хьё – Свин.

– Явно, – сказала Шлеп. Но соотношение девочек к мальчикам в Вашингтоне, по оценкам, составляло аж 8 к 1. Она схватила Свина за руку, озирая зал, словно бы те, другие, призрачные сестры таятся где-то между изваяний.

Жили они возле улицы П и накопили все существующие на свете пластинки Пэта Буна. Не успел Свин даже поставить большой бумажный пакет, содержащий плоды их дневной экспедиции по балдырям и шланбоям столицы нации – как легальным, так и нет, – как 25 ватт этого достойного с пением «Би-Боп-А-Лулы» грянули на них врасплох.

После такой увертюры выходные протекали вспышками: Свин засыпает на полпути вверх по Мемориалу Вашингтона и падает пол-лестничного пролета в солидный отряд бойскаутов; они вчетвером в «меркурии» Хлоп ездят круг за кругом по Дюпон-Серкл в три часа ночи, и к ним в итоге подстраиваются шесть негров в «олдзмобиле», которым хочется покататься наперегонки; две машины после этого перемещаются к квартире на Нью-Йорк-авеню, занятой лишь одной неодушевленной аудиосистемой, полусотней поклонников джаза и бог знает сколькими бутылками находящегося в непрестанном обращении и общем пользовании вина; его, обернутого на пару с Хлоп в одеяло «Хадсонова залива» на ступеньках какого-то Масонского храма в Северо-Западном Вашингтоне, будит страховой управленец по имени Яго Саперштейн, которому хочется, чтоб они посетили еще одну вечеринку.

– Где Свин, – поинтересовался Профан.

– Угнал мой «меркурий», и они с Шлеп сейчас едут в Майами, – сообщила Хлоп.

– Ой.

– Жениться.

– У меня это хобби, – продолжал меж тем Яго Саперштейн, – отыскивать таких вот молодых людей, кого будет интересно привести с собой на вечеринку.

– Бенни – шлемиль, – сказала Хлоп.

– Шлемили очень интересны, – ответил Яго.