V.

Вечеринка проводилась у Мэрилендской линии; присутствовали, как выяснил Профан, один сбежавший с Чертова острова, который сейчас перемещался в Вассар под псевдонимом Мейнард Василиск преподавать пчеловодство; один изобретатель, празднующий свой семьдесят второй отказ Патентного бюро США, на сей раз – на бордель с монетоприемником для автобусных и железнодорожных станций, принцип действия которого он объяснял по чертежам и с жестами кучке тиросемиофилов (собирателей этикеток на ящиках французского сыра), похищенных Яго с их ежегодного конгресса; одна кроткая дама-фитопатолог, родившаяся на острове Мэн и отличавшаяся тем, что была единственным на свете мэнкскским моноглотом, а следовательно, ни с кем не разговаривала; один безработный музыковед по фамилии Петард, посвятивший свою жизнь поискам утраченного Концерта Вивальди для казу, впервые представленного его вниманию неким Сквазимодео, некогда гражданским служащим при Муссолини, а ныне валявшимся пьяным под фортепиано, который слыхал не только о его краже из монастыря некими фашистскими меломанами, но и около двадцати тактов медленной части, кои Петард время от времени выдувал на пластмассовом казу, бродя среди гуляк на вечеринке; и прочие «интересные» люди. Профан, которому хотелось одного – спать, – ни с кем из них в беседы не вступал. Проснулся он в ванне Яго где-то на заре от хихиканья блондинки, облаченной лишь в белую беску рядового состава, – она лила на Профана бурбон из галлонного кофейника. Профан уже совсем было открыл рот и поместил его на пути нисходящего потока, как входит не кто иной, как Свин Будин.

– Отдавай мою беску, – сказал Свин.

– Я думал, ты во Флориде, – сказал Профан.

– Ха, ха, – сказала блондинка, – сперва поймай меня. – И они свинтили оттуда, сатир и нимфа.

Затем Профан осознал, что они опять на квартире у Хлоп и Шлеп, голова его – на коленях у Хлоп, а на вертушке – Пэт Бун.

– У вас первые буквы фамилий одинаковые, – проворковала Шлеп с другого края комнаты. – Бун, Будин. – Профан встал, спотыкаясь, приковылял на кухню и наблевал в раковину.

– Вон, – завопила Хлоп.

– И впрямь, – сказал Профан. Внизу лестницы стояли два велосипеда, на которых девушки ездили на работу, чтобы сэкономить на автобусе. Профан схватил один и снес по крыльцу на улицу. Страшно смотреть – ширинка расстегнута, бобрик по обеим сторонам головы примят, борода два дня как запущена, майку пивное брюхо выпихивает в расстегнутые пуговицы на рубашке, – он шатко завертел педали курсом к ночлежке.

Не проехал и двух кварталов, как за спиной его раздались вопли. То был Свин на другом велике – гнался за ним, посадив на руль Шлеп. От них сильно отставала Хлоп, пешком.

– О, о, – сказал Профан. Он повозился с передачей и быстренько сбросился на низшую.

– Вор, – орал Свин, издавая свой непристойный смех. – Вор. – Ниоткуда материализовалась патрульная синеглазка и пошла на перехват Профана. Профан наконец перевел свой велик на высшую передачу и со свистом свернул за угол. Так они и гонялись друг за другом по всему городу, по осеннему холоду, по воскресной улице, пустой, если не считать их самих. Легавые и Свин наконец догнали.

– Все нормалек, офицер, – сказал Свин. – Он друг, я не стану предъявлять обвинения.

– Отлично, – сказал легавый. – Зато я буду. – Их отволокли в участок и сунули в трезвяк. Свин уснул, и двое насельников трезвяка приступили к избавлению его от обуви. Профан слишком устал и не вмешивался.

– Эгей, – сказал бодрый алкаш из другого угла, – хочешь сыгранем в наскоки и срезы?

Под синенькой маркой на пачке «Верблюдов» стоит либо «Н», либо «С», а за ними номер. По очереди угадываешь, какая. Не угадал – оппоненту выпадает Наскочить на тебя (кулаком) или Срезать (ребром ладони) по бицепсу, столько раз, сколько указано числом. Руки у алкаша походили на булыжники.

– Я не курю, – сказал Профан.

– Ой, – сказал алкаш. – А в камень-ножницы-бумагу?

Примерно тут ввалился наряд Берегового Патруля и гражданской полиции, таща за собой боцманмата футов семи ростом, который вконец ополоумел, пребывая под впечатлением, что он Кинг-Конг, всем известная обезьяна.

– Айиии! – вопил он. – Моя Кинг-Конг. Вы со мной не балуйте.

– Ну, ну, – говорил БП, – Кинг-Конг не разговаривает. Он рычит.

И боцманмат зарычал, и прыгнул на старый электрический вентилятор на потолке. Круг за кругом нарезал он, издавая обезьяньи кличи и колотя себя в грудь. БПы и легавые колготились внизу, в ошеломленьи, а те, кто похрабрее, пытались цапнуть его за пятки.

– И теперь что? – сказал один легавый. Ответ ему дал вентилятор – не выдержал и свалил боцманмата в самую их гущу. Все напрыгнули, им удалось зафиксировать его тремя или четырьмя караульными ремнями. Легавый прикатил из гаража по соседству тележку, на нее загрузили боцманмата и укатили.

– Эгей, – сказал один БП. – Ты гля-ка, кто у нас в трезвяке. Это ж Свин Будин, которого в Норфолке ищут за дезертирство.

Свин открыл на них один глаз.

– Ох ты ж, – сказал он, закрыл глаз и снова уснул.

Пришли легавые, сообщили Профану, что может быть свободен.