V.

– Та-ра-ра-бум-ди-я, – произнес Моффит, отбивая мягкую чечетку за дверь. Шаблон подавил вздох, подался в кресле вперед и возобновил метание дротиков. Вскоре еще одно попадание, в двух дюймах от первого, преобразило министра в косорогого козла. Шаблон стиснул зубы.

– Мужайся, дружок, – пробормотал он. – Пока девушка не пришла, эта старая сволочь должна походить на окаянного ежика.

Двумя камерами далее шла громкая морра. За окном, где-то, о любимом пела девушка – его убили на далекой войне за родину.

– Она для туристов старается, – горько пожаловался Гаучо, – не иначе. Во Флоренции никто не поет. Никто никогда не пел. Кроме моих венесуэльских друзей, время от времени, я вам рассказывал. Но они поют марши, это полезно для боевого духа.

Эван стоял у двери камеры, уперев лоб в прутья.

– Может, у вас и нет больше никаких венесуэльских друзей, – произнес он. – Вероятно, на них устроили облаву и спихнули всех в море.

Гаучо подошел и сочувственно стиснул Эваново плечо.

– Вы еще молоды, – сказал он; – я знаю, каково, должно быть, вам. Они так действуют. Обрушиваются на дух человеческий. Вы снова увидите своего отца. Я снова увижу своих друзей. Сегодня же вечером. Устроим самую чудесную фесту, что видел этот город с тех пор, как сожгли Савонаролу.

Эван без надежды оглядел маленькую камеру, толстые решетки.

– Мне сказали, что скоро могут выпустить. А вот вам вряд ли улыбается чем-то сегодня заняться. Разве что бессонницей.

Гаучо рассмеялся.

– Думаю, меня тоже выпустят. Я им ничего не сказал. Я привык к их манерам. Они глупы, их легко провести.

Эван яростно стиснул прутья.

– Глупы! Не только глупы. Душевнобольные. Безграмотные. Какой-то бестолковый ярыжка неправильно записал мою фамилию – Гадрульфи, и они отказывались обращаться ко мне как-то иначе. Это псевдоним, сказали. Разве в моем досье не написано Гадрульфи? Черным по белому не закреплено?

– Идеи им так внове. Как только одна им достанется, они тут же хотят оставить ее себе, ибо смутно чуют, что она чем-то ценна.

– Если б только это. Но у кого-то в высшем эшелоне появилась еще и мысль, что Вайссу – кодовое название Венесуэлы. Либо так, либо все тот же проклятый ярыжка или брат его, которые так и не выучились писать грамотно.

– Меня о Вайссу спрашивали, – задумался Гаучо. – Что я мог сказать? На сей раз я и впрямь ничего не знал. Англичанам это важно.

– Но они не говорят почему. Только намекают таинственно. Очевидно, замешаны немцы. Как-то касается Антарктики. Быть может, всего какие-то недели – и мир ввергнется в апокалипсис. И они считают, что здесь как-то замешан я. И вы. Зачем еще, если они нас все равно выпустят, им было сажать нас в одну камеру? За нами станут следить, куда б мы ни пошли. Вот мы сидим в самой гуще какой-то грандиозной интриги – и ни малейшего понятия не имеем, что творится.

– Надеюсь, вы им не поверили. Дипломатическая публика всегда так разговаривает. Они вечно живут на самом краю той или иной пропасти. Им по ночам не спится без кризиса.

Эван медленно повернулся к своему компаньону.