Дышать ему стало трудно. Она угадала, или разнюхала, или ей подсказали. Вероятно, она не опасна. Но как он мог сказать: я презираю политику, все равно, международная она или не выходит за рамки одного управления. А политика, приведшая вот к этому, действовала точно так же и была равно презренна. Все предполагали, что Вайссу – кодовое обозначение Венесуэлы, обычное дело, пока англичане их не проинформировали, что Вайссу действительно существует. Есть показания молодого Гадрульфи, подтверждения уже добыты в Географическом обществе и у Следственной Комиссии пятнадцать лет назад, о вулканах. А с той поры один скудный факт прибавлялся к другому, и цензура той единственной телеграммы сошла лавиной в целый день переговоров – сплошь взаимные уступки, взаимные услуги, угрозы, распри, тайные голосования, пока Ферранте и его начальник вынужденно не оказались лицом к лицу с тошнотворной истиной: им придется вступить в союз с Англией ввиду высокой вероятности общей опасности. Не вступать они просто не могут себе позволить.
– Может и Венеру обозначать, откуда я знаю, – сказал он. – Прошу вас, я не могу эти вопросы обсуждать. – Старуха снова рассмеялась и вновь запилила по своей коленной виоле. Она презрительно смотрела, как Ферранте снимает с крюка в стене над плитой сковороду, наливает в нее оливкового масла и ворошит угли, чтобы вспыхнули. Когда масло зашкворчало, он аккуратно, как жертвоприношение, разложил на сковороде кальмара. Ферранте ни с того ни с сего прошиб пот, хотя у плиты было не очень жарко. В кухне ныла древняя музыка, отзываясь от стен. Ферранте, не понять толком почему, дал себе задуматься, не Палестрина ли ее сочинил.
IX
С тюрьмой, кою Эван недавно покинул, граничат и пролегают не очень далеко от британского консульства две узкие улочки – Виа дель Пургаторио и Виа делл’Инферно: они пересекаются буквой Т, чья ножка тянется параллельно Арно. Виктория стояла на этом перекрестке, ночь вокруг мрачная – крохотная прямая фигурка в белом канифасе. Она дрожала, точно ждала некоего возлюбленного. Консульские были предупредительны; мало того, в их глазах она различила тупое биенье какого-то тяжкого знания – и тут же поняла, что старого Годолфина действительно выкручивала «ужасная нужда», а интуиция ее в очередной раз не подвела. Она гордилась этим навыком, как атлет гордится своей силой или уменьем; например, навык этот ей однажды подсказал, что Славмаллоу – шпион, а не просто обычный турист; больше того, этот навык как-то сразу открыл и в ней дремлющий талант к шпионству. Ее решение помочь Годолфину возникло вовсе не из какой-то романтической иллюзии шпионажа – в деле этом она видела главным образом уродство, блеска в нем маловато, – скорее потому, что она чувствовала: навык этот или
Окаменев на перекрестке, она не знала, доверился ли ей старик, дождался ли в конце концов. Молилась, чтобы дождался, вероятно – не столько из участия в нем, сколько из какой-то обвитой разновидности самовосхваления, видя в соответствии событий тем каналам, которые она этим событиям проложила, славное свидетельство ее собственного навыка. Избегала – вероятно, из-за того оттенка сверхъестественности, что, в ее восприятии, был свойственен мужчинам, – она одного: не была, как школьница какая-нибудь, склонна звать всех мужчин старше пятидесяти «милашками», «дорогушами» или «приятными». Во всяком пожилом мужчине скорее видела она дремлющий образ его же, только отброшенный на двадцать или тридцать лет, как фантом, почти слившийся контуром своим с аналогом: молодым, сильным, с могучими жилами и чуткими руками. Потому и в капитане Хью она желала помочь его юной ипостаси, вправить его в обширную систему каналов, шлюзов и запруд, какую она выкопала для необузданной реки Фортуны.