В Англии

Карнавал был феерией не только потому, что его участники рядились в самые фантастические костюмы, чудесным, сказочным было само по себе шествие: оно протянулось на три четверти мили по Лоуморскому шоссе, которое было обсажено живой изгородью, поблекшей и поредевшей к концу лета; путь лежал через серенький облупленный городишко, дома которого лишь изредка блестели свежей покраской. Процветание почти его не коснулось, пять фунтов в неделю считалось завидной зарплатой; длинная рука войны, дотянувшаяся и сюда, унесла не одну жизнь, разбила не одну иллюзию. Туристам и экскурсантам в Терстоне было нечего делать, да и среди коренных жителей были такие, что рвались из этого захолустья; день был хмурый, зрители на тротуарах одеты в черное, темно-серое, синее, коричневое, и шествие, переливающееся всеми цветами радуги, точно ожившая сказка, легло пестрым узором на канву будничной жизни. Эта легкая, стройная, говорливая колонна точно явилась сюда из другого века, из-под других небес.

За оркестром во главе с Бетти шли около тридцати девочек, все одетые в белое, у каждой в руке белый платочек с колокольчиками в уголках, крошечные на черной резинке колокольчики на запястьях и на лодыжках; они поблескивали, как серебристые капли росы, и тоненько позванивали на ходу: через каждые четыреста ярдов оркестр останавливался, и девочки танцевали.

Танцевали они «польку-моррис», но танец этот давно уже утратил родство с майской березкой и буйными плясками старинного народного праздника весны. Держась за руки, девочки исполняли плавный, неторопливый перепляс, который походил больше на шотландский хоровод, чем на разудалую «польку-моррис» старых времен. Оркестр играл протяжную шотландскую песню «Сто волынщиков», очень подходящую для этого случая.

Бетти почувствовала волнение только в самый день карнавала. Работа в местной ячейке лейбористов в годы войны многому ее научила. Тогда каждый нес какую-нибудь обязанность. Она собирала деньги для подарков на фронт, была даже казначеем ячейки. И когда устроители карнавала попросили ее организовать танец девочек, она, не задумываясь, согласилась. На другой день у входа в магазин Харви Мессенджера появилось написанное от руки объявление:

«Девочки от семи до одиннадцати лет, желающие танцевать на карнавале, приглашаются в ближайший понедельник в 5 часов 15 минут дня в клуб камберлендских фермеров».

Бетти с удовольствием взялась за дело. «Полька-моррис» — очень простой танец, никто не боялся, что не получится. От девочек требовалось одно: двигаться одновременно и в лад; учить этому было не то что уж совсем легко, но и не очень трудно, так что Бетти и скучать не скучала, но и не уставала. Белые платья были почти у всех, если у кого не было, то сшить такое платье проще простого; колокольчики продавались в лавке Дж. и Дж. Эрдсов — пенни за штуку, по карману самым бедным. Если же девочка из большой семьи приходила и говорила грустно, что белого платья у нее нет, мама не может купить, материя откуда ни возьмись появлялась, и часа через два платье, шитое на живую нитку, было готово.

Бетти нравились репетиции, проходившие на тихой узкой дороге у фермерского клуба, нравились девочки, одетые в серые вязаные кофточки, в носочках, с распущенными лентами; она знала их всех, знала их матерей и бабушек. Они выстраивались по возрасту, чтобы не было обид, и, напевая себе мелодию, усердно выучивали па. Иногда с ней приходил Дуглас. Гарри ничем нельзя было затащить на репетиции. Зато Дуглас так и летел туда, как оса на варенье. Сын Бетти, он был здесь по праву, по ему иногда просто не верилось, что человеку ни с того ни с сего может выпасть такое счастье. Он был влюблен почти во всех девочек, и понедельники были теперь для него праздником. Он только что сдал экзамен в среднюю школу, но ни новая форма, ни ранец, ни даже дополнительные двухнедельные каникулы не волновала его так, как этот нечаянный подарок судьбы. Он скоро выучился польке и помогал девочкам, у которых не получалось. Если кому не хватало пары, он тут как тут, всегда выручит. Но стоит появиться на горизонте мальчишке (а такое случилось однажды), пусть даже незнакомому (тот мальчишка был очень хорошо знаком), он съежится от смущения, сорвется с места и бежит без оглядки прочь; только пробежав две-три улицы, уже в городе, он остановится, сунет руки в карманы и с независимым видом пнет в канаву попавший под ногу камень.

В шесть гудел фабричный гудок, на мотоциклах проезжали первые рабочие, возвращавшиеся после смены домой, и репетиция прекращалась. В шесть тридцать автобус привозил домой Джозефа, а она любила, чтобы к его приходу все было готово: ужин горячий, стол накрыт.