В Англии

Но до этого лета Гарри вправду не влюблялся ни разу, не то что Дуглас; возможно даже, влюбчивость брата толкнула Гарри в другую крайность; сейчас Дуглас уже два года дружит с одной девушкой, но в возрасте Гарри так часто менял привязанности, что слыл в Терстоне завзятым донжуаном местных масштабов. Гарри даже иногда казалось: он расплачивается за грехи брата. Но дело было еще в другом. Дуглас, чуть только вспыхнет искра, не скупится на излияния, а Гарри ждет, пока огонь разгорится; горит медленно, а вырвется наружу — ветер уже с другой стороны, и пламя, глядишь, погасло.

Шила, подобно озерной фее, обещает высунутый из воды меч тому, кому он предназначен судьбой. За эти несколько дней Гарри уже раз сто женился на ней, увез в собственный домик, его тело рвалось к ней наяву и во сне; он был уверен (и не ошибался), что окружающие не только видят его любовь, но слышат, как бьется от любви его сердце. Шила была в запахе сена, в лучах солнца, в порывах ветра, в шелесте листвы. Он ходил, чуть нагнув голову, придавленный свалившимся на него богатством.

Ткнув Гарри кулаком в бок, Вернон пустился взахлеб разглагольствовать тоном завзятого распутника. В двадцать один год он женился на первой девушке, за которой попробовал ухаживать: теперь у них уже двое детей, и если незамужняя женщина задерживала на себе его взгляд дольше, чем положено для приветствия, он краснел как маков цвет и потом, вспоминая эти секунды, сгорал от стыда. Подобно многим мужчинам, он был однолюб и брал реванш в горячих, бесстыдных, безудержных сновидениях, которые туманили ему голову днем и ночью, ублажали, как младенца легкое качание колыбели. За эти-то сны он и отыгрывался в обществе холостяков.

Трактор уехал, увез Шилу; она лежала на возу не для пользы, а чтоб понежиться в мягком душистом сене.

— Тебе будет с ней здорово, — говорил Вернон снова и снова. — Вот увидишь, как здорово. Она парня сама приманивает. Я бы и то к ней подъехал. Но люблю, чтобы все по-честному. А она, ух, горячая девка! Сходил бы ты к цирюльнику, — последние слова сказаны с ударением. Единственное доказательство его супружеской жизни — два пакетика, что Верной покупал у парикмахера в воскресенье утром раз в две недели. — Ох и покажет она тебе, — продолжал Вернон, как человек, понимающий, что к чему. — Глянь, какая задница! — И тут же переходя на деловой тон: — А старикашка Доусон окочурится, то, будь уверен, ей кое-что перепадет. Ну и повезло тебе, парень. Лакомый кусочек! — Верной энергично закивал: из него мог выйти не только консультант по вопросам секса, но и отличная сваха. — И главное, — продолжал он наставительно, — не спеши. Я в этом деле слабак. Это моя беда. Раз-раз-раз, и готово. Помни мои слова: самое главное — не спешить. Не спеши и еще раз не спеши, — вещал теперь уже мудрый старец, сидящий у пламени костра. — На золотую жилу напал. Стоящая девка, право слово, стоящая!

И Вернон опять взялся за вилы. Гарри уже давно перестал обращать внимание на его разглагольствования, и тоже взял вилы, начал сгребать сено в копенку в ожидании трактора. Он знал все подробности супружеской жизни Вернона: его жена была единственной женщиной в его жизни и, по всей видимости, так и останется. Но он непользовался своим знанием, чтобы досадить Вернону, ему было приятно беседовать с опытным, видавшим виды мужчиной, а Вернону приятно себя таковым воображать, хотя он и знал, что Гарри все про него знает. Гарри чувствовал к Вернону такое расположение, что не хотел его обижать: пусть тешится этим невинным самообманом; по той же причине он не протестовал против смачных словечек приятеля. Протестовал бы, конечно, если бы хоть на секунду отнес их к себе и Шиле. Дуглас — он знал это, сам видел однажды, приходит в бешенство, когда при нем заговорят о женщинах в таком тоне; чувствует, будто испачкался в зловонной грязи. Гарри все это не задевало. К тому же за этой похабщиной он слышал искреннее расположение. Глаза у Вернона были добрые.

Послеобеденное время. К чаю вернулись на ферму вместе с последним возом. Убрали сено на сеновал, накосили в последние дни прорву. Сели у сеновала пить чай из белых чашечек, которые принесла миссис Доусон. Это она придумала чаепитие на свежем воздухе и очень гордилась, хотя работники могли с таким же успехом поесть и в доме. Гарри скоро нашел предлог и помчался ловить Шилу. Они бегали по двору между службами, наконец он догнал ее и, прижав к белой стене амбара, поцеловал долгим, горячим, застившим свет поцелуем.