В Англии

Страшило Джозефа другое: опять убитые, и большинство — простые люди, не имеющие права голоса в принятии важнейших решений, а над всем — тень атомной бомбы. Не очень-то приятно думать, что человечество сошло с ума, но иного объяснения перед лицом фактов найти трудновато. Днем он встретил в городе отца; Джону было уже семьдесят пять, он все еще работал, но уже не встречал в штыки разговоры о пенсии; соглашался подумать о пей, когда совсем решит уйти на покой. Да, мы должны помочь. Зададим им перцу. Дуглас и другие парни не подкачают. Времени в обрез. Кивнул спокойно и ушел. С одной стороны, слепая уверенность отца, с другой — непререкаемый молодой задор сына, и Джозеф вдруг ясно осознал шаткость собственной позиции. Старые вопросы, как усталые дельфины, не спеша всплыли в уме. Зачем люди воюют? Почему не может быть постоянного мира? В чем смысл всего, если всегда где-нибудь идет война, уничтожающая все имеющее смысл? Он впервые почувствовал все это, когда сам пошел воевать, по тогда эти вопросы застил его негромкий патриотизм, загнал их на самое дно души, выставив взамен свои требования: не думая ни о чем, начни сначала; все, что смущает душу, вытопчи. Во имя справедливости. Если же опять заиграет сигнал боевой тревоги и он будет уверен в правоте дела, как был уверен в 1939-м, что ж, он снова пойдет воевать. Вот потому и были эти вопросы так изнурительны — ответа на них нет и не было.

Он отдавал себе отчет в чувствах и ощущениях, но не умел направить их так, чтобы они вывели его на путь истинный. Путь, который удовлетворил бы его. Всегда на распутье — вот его незавидный удел. Между необходимостью и свободой, невежеством и знанием, неразберихой и порядком. Между прошлым и будущим: его отец и его сын столкнулись в нем и угрожают разорвать его надвое.

Зашел Патрик О’Брайен. Любит, когда его называют полным именем. Пинту портера, десяток сигарет «Вудбайн». Шея обмотана красным шарфом. Шляпа сдвинута на затылок. Каменщик. Своих пятеро детей и двое жены, которых она прижила во время своих многократных отлучек из мужнина дома; вот и сейчас опять где-то в бегах. В честь чего Патрик поднял кружку. Джозеф подметил, как свет преломился в пене, закипавшей вровень с краем. (Дуглас в последнем письме писал — его товарищи сидят «на губе» за то, что воровали картошку.) Патрик в сезон выкапывал тонны картошки. Делал все. Любил все. Любил серьезную беседу. Соблюдал формальные правила ее ведения. Перед тем как высказаться, вставал, отхлебывал маленький глоток, думал. Известно ли Джозефу, что, несмотря на сотни лет научных исследований, средство от простого насморка так и не найдено? Джозеф должен признаться, что неизвестно. Впрочем, это неважно; пропустив ответ мимо ушей, Патрик просит таблицу скачек — самоуважение обеспечено еще на один день. «Простой насморк», — повторяет он, взяв газету. Эти два слова послужат ему сегодня ключом к кладовым судьбы. Проглядывая участников заезда, бормочет: «Насморк, насморк, ага, есть, жеребец Носорог: двенадцать к одному». Записывает ставку. И еще одну, для надежности, на фаворита. Жаловаться будет не на кого.

А вот и мистер Уоллес, кружку портера для здоровья (ему восемьдесят три) и пол-унции крепкого табака (а собственно, почему бы и нет?). Вызов этот бросался богам каждый день, и боги пока еще не удосужились ответить. Джозеф, повернувшись, улыбнулся ему, его белым усам, мягким, пушистым, точно кошачья шерстка; причесанные, ухоженные — предмет особых забот хозяина. Мистер Уоллес скоро совсем усохнет, думалось Джозефу, а усы будут все такие же густые, шелковистые и в конце концов застынут на лице хорошо отрепетированной улыбкой. Счастливчик. И сегодня то же, что всегда?

Тэдди Грэм, клерк в конторе агента по продаже недвижимости: «Поигристей, пожалуйста, поигристей, кружечку эля, кружечку эля. Сколько с меня? Сколько? То же, что вчера? Ха-ха! Ах, отличный вкус, отличный. Еще одну, да, да, еще, как вчера. И десять сигарет „Синиор“, десять сигарет „Синиор“, десять „Синиор“». Твидовый костюм, слишком тесный воротничок, очки в роговой оправе, маленькая ступня. Он может понять, думал Патрик, с таким можно вести беседу. Вот возьмем хотя бы простой насморк.

Фермеры, приехавшие на ярмарку: громкоголосая компания, тяжелые ботинки, посохи и, конечно, виски; прибежал мальчишка за двумя пакетами жареной картошки с тремя пустыми бутылками, старики из инвалидного дома… «Новости? Последние известия? Что будет через два дня? Арабы, они ведь арабы, известное дело. Не умеют сражаться, живут себе в пустыне… да, теперь кружку эля, эля… Сколько с меня? То же, что вчера?»

Автобус с собаководами отправляется в 15.15 в Роура, Отличная прогулка для мальчишек. Бетти, Бетти, где ты там? Не управиться одному, время «пик».

Джозеф мечется между трех переполненных комнат, разносит пиво с ловкостью опытного игрока, тасующего карты. Бетти сходит вниз, улыбается. Джозеф кивает ей. Гладит пальцами ее ладонь, знает — она тревожится о Дугласе. А так всегда ее успокоишь.

Еще повторить?