Читаем В Англии полностью

Лестер наконец-то распрощался со школой и работал шофером на грузовике завода фруктовых вод. Джозеф теперь почти не видел его. Он стал профессиональным спортсменом, спринтером, ездил на соревнования по всему округу. Иногда его подвозил автобус собаководов. Соревнования нередко устраивались неподалеку. Джозеф и Лестер оба радовались встрече; Джозеф даже заметил: если племянник несколько дней не заглядывает, то начинаешь скучать.

Кабачок закрывался в десять. Надо было вымести пол, вымыть стаканы. Бетти шла готовить ужин; появлялся Дуглас, отрывался минут на десять от письменного стола, чтобы помочь отцу сосчитать выручку. Строил аккуратные столбики, отдельно шестипенсовики, трехпенсовики, серебро, медь. Зная, что для сына это вклад в общий труд, Джозеф позволял ему помогать, хотя, как правило, не любил, чтобы кто-нибудь другой занимался деньгами. Это был странный, молчаливый подсчет, странный, потому что ни отец, ни сын не ощущали никакой тяги к деньгам как к таковым. Джозеф радовался, если дневная выручка оказывалась выше, чем неделю назад, но радовали его цифры, воплощавшие затраченный труд, символизирующие успех, а не деньги как таковые, не их материальная сущность. Колонки цифр в его маленьких синих приходных книжечках — ни дать ни взять записи дневника.

Чашка чая, бутерброды, Бетти за своим любимым журналом, Дуглас — длинные взлохмаченные пятерней волосы, лицо нервное, возбужденное; у матери такой измученный вид, что с уст его срывается едкое замечание, на которое следует не менее едкий ответ. Искра ссоры вспыхнула и погасла; чтобы успокоить мужчин, Бетти читает им колонку сплетен или интересное объявление. Во всех залах пивной темно, первая грязь смыта до завтрашней уборки. Во всех домах города окошки уже не светятся.

Ноги налились свинцом. Бетти внезапно бледнеет, сил нет шевельнуть пальцем. Джозеф держит в руке чашку чаю, читает роман, один-одинешенек в кругу семьи. Вот и все. И если эта новая территория выглядит ничуть не лучше любой другой пяди земли, больше он ничего поделать не может. Это его предел, его последнее «да» и последнее «нет» миру.

13

Бетти не хочется зажигать свет. Она сидит в комнате наверху, которую они называют то гостиной, то общей, но чаще всего просто «комната наверху»; съежилась калачиком на тахте, сумерничает, глядит на темные набухающие тучи за окном, как бы пытаясь силой своего желания сделать эту комнату наверху средоточием дома. Нижняя кухня, в сущности, проходной двор: они еще пьют чай, а уже идут знакомые повидать Джозефа, засиживаются; перед открытием все приходится со стола убирать, кухня не может быть ни душой дома, ни его центром. Она хочет, чтобы они опять были все вместе, как раньше. И тогда приходили знакомые, в недрах дома обитали жильцы, сводные братья; и все-таки у них была семья… В гостиной пианино, Дуглас когда-то играл на нем, ходил на уроки музыки, сдавал экзамен в музыкальном колледже Святой Троицы, получал грамоты (настоял, чтобы мать не вешала их в рамке на стену) и вдруг бросил. Ничем нельзя было его заставить. Сейчас не может даже сыграть последнюю модную песенку, хоть бы раз согласился поиграть на свадьбе (у них в «Дрозде» и свадьбы праздновались), бывает: компания хочет потанцевать, а тапера нет. Столько денег ухлопали зря, говорит Джозеф. Если честно — говорят оба.

Еще в гостиной ящик из-под чая с приделанной к нему палкой от метлы, на которой натянута одна толстая струпа. Это у Гарри контрабас, на котором он подыгрывает гитаристу. Стоит ящик в углу; сложи в него дорожные вещи и поезжай куда глаза глядят.

У комнаты совсем нежилой вид. Джозеф сюда и не заглядывает. Она надеялась, что он будет по воскресеньям заниматься здесь своей бухгалтерией, но ванная комната достаточно просторная, и он уединяется работать туда. Мальчики превратили спальни в берлоги. Окопались как в крепости, их оттуда ничем не выманишь; в гостиную заглядывают по обязанности на минутку-другую, чтобы сделать приятное матери, но обоим здесь нестерпимо скучно. Электрический камин, включенный на полную мощность; довольно унылого вида гарнитур: тахта и два кресла, книжный шкаф, буфет, пианино; идеальная чистота, но тесно, неуютно и нет души. Мрачная комната. Бетти понимала, что сидит здесь так долго одна, чтобы спасти комнату от смерти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза