В Англии

Обычно ссора начиналась в зале для пения. Нередко из-за женщины. Иной раз приходили такие, что были в тысячу раз хуже мужчин: пьяные, распутные бабы, осколки того времени, когда в кабачках, посещаемых рабочими, были нередки бои обнаженных до пояса проституток, подстрекаемых стоящими в кружок мужчинами. То время, казалось, кануло в прошлое. Но, видно, не совсем: подобные забавы тлели в памяти, как огонь под слоем торфа, готовый каждую секунду вспыхнуть. Среди них были матери отъявленных драчунов, которые частенько попадали в беду. Двое или трое были уже знакомы с Даремской тюрьмой, сидели кто три месяца, кто полгода. В них больше глупости, чем порочности, говорил Джозеф; да и что можно ожидать от парней, выросших в такой среде. И Бетти извиняла их, ведь они в детстве не знали другой еды, кроме черствого хлеба с повидлом. Учились в католической школе буквально из-под палки, а потом, став взрослыми, шатались по городу и его окрестностям, как бездомные собаки, никому не нужные, голодные, в поисках куска хлеба.

Вдруг раздавался женский визг, летели на пол стаканы, тапер прекращал играть. Джозеф в мгновение ока выскакивал из бара, толкнув туда Бетти и двух официанток и заперев там. Сопровождаемый половыми Франком и Томми, мчался на шум. Хорошо еще, что зал был невелик — одно название, что зал. В такой тесноте как следует не развернуться. Подружки, посторонние посетители пытались вытолкнуть бойцов в коридор, мешали стулья, столы, летевшие вместе с бутылками вверх тормашками на пол. В углу двое: один держит другого за лацкан и колотит что есть мочи по солнечному сплетению; другой, схватив противника за горло, пытается блокировать наносящий удары кулак.

По пути в зал надо улыбнуться одному, посмеяться с другим, отпустить шутку. Возле дерущихся — небольшое препятствие, два-три добровольных усмирителя, только и ждущих момента, как бы самим ввязаться. Джозеф, пытаясь разрядить обстановку, идет прямо на драчунов. Говорит громко, отчетливо только одну фразу: «Хотите драться, деритесь на улице». Еще повторяет и еще, как непререкаемую истину. Высылает всех из комнаты. Вдруг хватает дерущихся за шиворот, встряхивает, кричит: «Идите на улицу! Да! Да! Уходите немедленно!» Опасность заключается, во-первых, в том, что посетители могут счесть эти его слова за посягательство на свободу личности; во-вторых, если при встряске рука одного разжалась, то недолго и самому схлопотать по физиономии. Может статься, что бойцы, осознав нападение третьей стороны, объединят силы и нападут на общего врага: в такие минуты хозяина ненавидят все — и за то, что мешает драться, и за то, что не может драться.

Джозеф не имеет права допустить, чтобы на его глазах гибло его детище. Из коридоров шум, крики: «Что случилось? Кто там вопит?» Том, маленький крепыш, не любящий шуток (он обслуживает комнату метателей стрелок: только что из армии, где боксером наилегчайшего веса оспаривал звание чемпиона Севера), встал в позицию, чтобы нанести удар. Джозеф бросает дерущихся; те, обретя свободу действий, с остервенением вцепляются друг в друга. Джозеф дергает Тома за руку. Вмешиваться нельзя — будет еще хуже.

Он и сам вот-вот ввяжется в драку, попытается силой разнять идиотов. Могут избить? Неважно. Его тело помнит столько побоев. Зато потом не будет краснеть, вспоминая эти минуты: а то, чего доброго, не только другие, но и сам себя станешь считать трусом. А ну давай! Вперед! Кулаки так и чешутся. Черт! А ведь удовольствие — глядеть на драку. Драться будут всегда. Он нападет на одного, Том возьмет на себя другого. Но вообрази себе на долю секунды настоящую битву: ведь не исключено — сбежится сюда вся городская шваль и полезет драться. А ведь со всеми не справишься. На свете нет более азартного зрелища, чем кулачный бой; на него, как на канатоходцев, шагающих над бездной, сбегаются поглазеть все, кому не лень.

Втроем он, Том и Джек схватили сцепившихся парней и стали толкать к выходу; вмазали по лицу — не отвечай, толкай дальше. В коридор. Слева и справа — сочувствующие, коридор узкий, как бутылочное горлышко. А теперь быстро захлопнуть дверь в зал, бар заперт, остался один выход — на улицу. Поднатужиться еще толчок. И все с улыбкой, подмигни парню, стоящему у дверей; можно даже воскликнуть: «А ну взяли!» — кругом смех, на улице перед домом собрались зеваки. Раз-два, взяли! Вот уже на крыльце, вниз по ступенькам, последний рывок. Скорее обратно, захлопнуть двери и задвинуть щеколду.

Остается быстро навести порядок. Дуглас наверху в окне, занавески отдернуты, лицо белое как мел, смотрит вниз, кулаки сжаты, все внутри содрогается.