В Англии

Джозеф не умел скрывать свое мнение и теперь не собирался учиться этому; в разговорах о политике, религии он не вилял, а говорил, что думал. Этим он сильно отличался от других содержателей кабачков в городе. О чьем-нибудь проступке, суждении, покупке, краже, драке, нечестной сделке, обо всем буквально он всегда судил не лукавя и гордился этим. Но хозяин кабачка на очень-то мог это себе позволить. Злые языки утверждали, что это вовсе не прямота, что он слишком много о себе думает, хочет быть лучше всех, даже смешно. Джозефу так и не удалось победить в себе эту черту, хотя он и старался держать рот на замке, делать вид, что ничего не слышит, — не лгать, а просто помалкивать. Видно, была в его характере стойкость, с которой ничего не поделаешь.

Бетти была точно в таком положении: ее подружки часто пеняли ей, что она уж слишком мягка. Но Бетти и не думала меняться. Она была более чувствительна, чем Джозеф, и ей иногда казалось, что с этим переломом в их жизни точно открылся ящик Пандоры, откуда вырвались зависть, злоба, сплетни — извечная цена, которую приходится платить за успех. Несправедливость людей так сильно возмущала ее, что она вынуждена была порой защищаться, а это ей было всегда трудно не но слабости характера, а из врожденной деликатности; но она не отреклась от их нового дела — своего и Джозефа, а, наоборот, вся ушла в него. Становилась ему преданна.

Это было хорошо, потому что кабачок поглощал все ее дни и вечера. Она готовила, подавала, стояла вместо Джозефа за стойкой. И она искала путей душевного примирения с новым образом жизни. Помогали ей крылатые изречения, смысл которых выражал ее собственные понятия.

«Все люди равны» — этот беспощадный лозунг эгалитаризма звучал бы вполне антигуманно, если бы каким-то образом не только допускал, но и санкционировал различие в стиле, манерах и поведении. Королева имеет привилегии, которые она, Бетти, будет отстаивать денно и нощно, и все-таки королева — глубокое убеждение Бетти — ничем не отличается от остальных смертных. «Все равны» — значит со всеми обращайся одинаково, что о ком ни думаешь. Она не любила некоторых посетителей, наедине могла бы им прямо это сказать, но на людях скрывала. Постороннего она и ввела бы в заблуждение, но знавшие ее никогда не ошибались насчет ее симпатий и антипатий. В общем ей все-таки удавалось выдерживать этот принцип, хотя иной раз казалось, что она вот-вот сорвется; эта борьба с собой закаляла ее выдержку и вырабатывала характер. Заповеди: «кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую» и «благословляйте проклинающих вас» не казались ей бессмысленными. Она знала: действуя по-другому, и дня не выдержать на такой работе; жизнь ежедневно давала ей десятки примеров того, как быстро меняется поведение и симпатии человека; этот принцип оказывался более тонким и действенным средством воздействия, чем десятки здравых, практических рецептов. Не должно быть избранных, любимчиков. И никому не позволять ругаться, против чего Джозеф возражал. Бетти никак не могла его переубедить; она всегда испытывала отвращение к сквернословию. Не могла понять, как можно ругаться на людях; если уж так хочется, иди домой и там отведи душу.

Но больше всего она ненавидела ссоры и драки. Джозеф тоже терпеть их не мог. Драки переворачивали в пивной все вверх дном, вечер бывал напрочь испорчен, в комнатах сгущался страх, добрая слава пивной была под угрозой.

«Приобретая одного скандального посетителя, теряешь двоих добропорядочных», — услышал от отца Гарри. Эта сентенция как будто увязывала жизненные принципы Джозефа с моралью бизнеса, и все-таки тут явно было какое-то противоречие.

Останавливать драки было малоприятным и опасным делом. В Терстоне было довольно много шпаны, которая слонялась в субботние вечера по улицам, задирая прохожих, напрашиваясь на драку. Не редкость были ссоры между семьями; сезонные рабочие, строившие новую школу, занятые на дорожных работах, батраки, углекопы каждый вечер бесцельно шатались по городу, задевали кого попало, готовые в любую минуту устроить побоище. В Карлайле все пивные находились в ведении местных властей, и в них не разрешалось петь; в Терстоне же в каждом кабачке имелась комната для пения, а по пятницам, субботам и воскресеньям даже приглашали тапера: своих гуляк мало — так прибавлялись карлайлские. Еще в Терстоне по субботам устраивались, как правило, грандиозные танцы. На танцплощадку, где играли пользующиеся известностью оркестры, стекалась публика со всех окрестностей, и перед началом полагалось хорошенько поддать. По субботам весь Терстон пил, пел и веселился, и в каждой пивной бывало вчетверо больше народу, чем обычно.