Читаем В Англии полностью

При кабачке была кухня, которой могла пользоваться и семья хозяина. Бетти отправила мальчишек, позвала Джозефа, приготовила для него и себя завтрак. Она уже слегка завелась. К одиннадцати тридцати, открытию кабачка, надо вымыть комнаты, натереть воском столы и лавки, вымыть прихожую и уборные, разжечь огонь в четырех печках (Гарри с вечера нащепал целый ящик лучины для растопки), выскоблить крыльцо (дворик перед входом подметал, до уроков Дуглас; мимо то и дело идут ребята из школы, дразнят; весь красный, потный Дуглас в ответ грубо отшучивается), наверху надо вытереть пыль, заправить постели, разобрать грязное белье. Она никак не соглашалась отдавать белье в прачечную, но сушить негде; при доме бывшая конюшня, сарай, но дворик крохотный, тут же и яма для сажи, и закуток с мужской и женской уборными: а кому приятно, говорил Джозеф, идти в туалет, путаясь в лабиринте мокрого белья. И Бетти сдалась.

Надо будет протереть вымытые с вечера стаканы и кружки, стереть с полок пыль, аккуратно на них все расставить, почистить медные украшения, встретить угольщика, сбегать к Мини за банкой-другой консервов, а тут пора и обедать. С девяти до одиннадцати ей помогала Элен. Но Бетти, сама много лет гнувшая спину на других, чувствовала себя неловко, только и думала, как бы не перегрузить Элен, выискивала ей работу полегче, так что в общем ей было бы проще все сделать самой. (Элен не возражала: она не разделяла страсти своей невестки к чистоте, страсти, которая теперь еще усилилась.) Бетти даже была рада, когда Элен под предлогом легкой простуды не приходила, что случалось довольно-таки часто. Бетти чистила, мыла, скребла, готовила с быстротой молнии. Джозеф любил, чтобы к половине двенадцатого все было в полном порядке; она в принципе не возражала, потому что терпеть не могла, чтобы ее видели в старой, затрепанной хламиде. И она буквально летала но всему дому, держа перед собой два четырехугольных куска резины, похожие на коврики для молитвы, на которые она вставала на колени. Распахивалась входная дверь, и Бетти бежала наверх умыться и переодеться; в половине первого она спускалась сменить Джозефа, пока тот обедает.

Джозеф по утрам был в меньшей запарке, но и у него дел было по горло. Надо принести ящики с пивом из подвала, расставить бутылки, начистить до блеска стойку, полить из шланга дворик, укомплектовать команды, устроить тренера. Он организовал команду метателей стрелок, правда, пока она еще не очень популярна (в скором будущем у него будет их две), да и трудно набрать игроков для выездной встречи, если предстоит играть с кабачком, стоящим в стороне от дороги и куда не ходит автобус. И еще в «Дрозд» стали собираться хозяева гончих, Джозеф знал, что им нужно место для сборищ. Их никто не пускал к себе — хлопот не оберешься: едут куда-нибудь к черту на рога в самое неподходящее время и, конечно, требуют больших автобусов. То сам хозяин кабачка был против, то возражала жена, не желавшая, чтобы перед ее домом выли дрожащие, не кормленные перед гоном собаки, тем более что иной сердобольный хозяин пускал своего пса в дом погреться и тот без лишних слов лез на лавку или, оголодав, слизывал с ножек стола политуру. Если же и хозяин и жена соглашались все это терпеть, то, как всегда бывает, именно против этого кабачка возражал из чистого духа противоречия какой-нибудь член комитета местного отделения собаководов. Короче говоря, у футбольной команды был свой кабачок, у крикетистов и теннисистов был, регби-клуб имел свою штаб-квартиру, голубятники встречались в клубе Британского легиона, и участники «круглого стола» могли похвастаться крышей над головой, а вот у собаководов своего пристанища не было. Джозефа очень скоро выбрали секретарем. И он должен был собирать взносы и вести всю бухгалтерию, потому что выбранный казначей боялся иметь дело с деньгами; и он организовывал собрания и часто вел их, потому что председатель то работал в ночную смену, то был на соревнованиях гончих; и он обходил дома членов комитета, свято соблюдавших график натаскивания собак; заказывал автобус для выезда людей и собак на соревнование. Притоком посетителей эти хлопоты почти не вознаграждались. Но занимаемый пост позволял бесплатное посещение любого из соревнований — вот это была для него настоящая награда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза