В Англии

Дуглас, вернувшись домой после первого вечернего сеанса (танцы еще не привлекали его), переживал субботние драки в оцепенении от ужаса. Тянуло спуститься вниз, поглядеть. Но панический страх сжимал сердце. Бросался на постель. Рядом на подносе еда. Мясо, картофельная запеканка, которая продавалась внизу по субботам, яблоко, две-три конфеты. Включал радио, настраивался на Люксембург, откуда передавали концерты популярной музыки, но был готов в любую минуту уменьшить звук, выскочить на верхнюю площадку. Если его заставали здесь с побелевшим лицом, одетого в мешковатую пижаму, во власти одного желания — уничтожить, задушить эту драку, его немедленно отправляли обратно в постель; у себя в комнате он бежал к окну и глядел, как дерутся через дорогу на косогоре. Гарри в это время уже давно спал.

Бетти тоже испытывала перед драками ужас. Но в угоду предрассудкам не разрешала поставить у себя то, что одно могло бы действительно помочь. Телефон был необходим Джозефу для заключения пари, для переговоров с поставщиками, но особенно остро в субботние вечера, когда можно было бы вызвать полицию. Но Бетти и слышать о телефоне не хотела, не поддавалась ни на какие уговоры: телефон, как и автомобиль, — бесспорный и узаконенный объект для зависти и презрения. А она боялась этого хуже чумы. И в те вечера, когда вспыхивала драка, они были отрезаны от всего мира: Джозеф не мог ни на секунду отлучиться — сбегать через дорогу до телефонной будки, а никто другой не соглашался. Вызвать полицию значило поставить на карту свое доброе имя. Будут потом долго показывать пальцем: это он вызвал тогда легавых. Да и сам Джозеф не очень-то жаждал присутствия полиции. Скажут, сам не сумел справиться, вызвал подмогу. Никому потом ничего не докажешь. И вопреки здравому смыслу Джозеф был рад упорству Бетти; будь у них телефон, он бы, жалея Бетти, позвонил в полицию; а то ему самому приходится наводить порядок; ну и пусть, так лучше. Конечно, если бы один из трех полицейских, дежуривших по городу в субботний вечер, случайно оказался поблизости и, привлеченный шумом, заглянул в пивную — тогда другое дело, тут уж никто не виноват, все по-честному. Но рассчитывать на такое везение не приходилось: шансы — один к двадцати: в Терстоне шестнадцать пивных, танцплощадка, где нужно по крайней мере двоих блюстителей порядка, пьяные, множество лавок и магазинов; так что хочешь не хочешь, а ты управляйся сам.

Дело еще усугублялось двумя вещами. Во-первых, если он сам ввяжется в драку и попадет в полицию, то, прав ли он, виноват ли, разрешение торговать пивом полиция наверняка отнимет. Во-вторых, он слишком хорошо знал своих посетителей. Еще несколько месяцев назад он сам был с ними на одной доске. Не задира, не драчун, но собутыльник. И поэтому они были уверены: на драку он посмотрит сквозь пальцы. Хозяева кабачков не так уж часто менялись в городе, парни, у которых кулаки постоянно чешутся, с детских лет знали наперечет всех хозяев пивных и уважали по традиции: этот однажды вышвырнул за драку отца, у того можно посмотреть фокусника, послушать дудочников. Важные фигуры в городе. Не то что Джозеф. Та самая причина, которая на первых порах собирала к нему посетителей, теперь все портила. Многие были уверены: в «Дрозде» делай что хочешь. К тому же Джозеф, требовательный, даже суровый к себе, с другими был мягок, уступчив, с десяти лет он жил среди этих людей, работал с ними и, в конце концов, одолев все трудности и не сломавшись духом, сумел устроить жизнь по своему разумению. Этот податливый характер было легко эксплуатировать. «Старина Джо, а помнишь, как мы…» «А то время, как мы вместе ходили…» И Джозеф помнил, по перед ним стоял выбор: если сейчас он позволит взять над собой верх, дальше будут диктовать они. Это точно.

Когда начиналась драка, у Бетти под кожей точно разбивался вдребезги сосуд безопасности и надежды. В жилах пульсировал страх. Но Джозеф должен остаться хозяином «Дрозда». Она сокрушалась, плакала наедине. Тот, кто любит ее, не должен знать о промокшей от слез подушке. Она останется здесь. Это испытание ее веры в Джозефа, ее чувства справедливости. Такая низость, думала она, прийти и все испоганить; если струсить, уступить им, они решат, что им все всегда будет сходить с рук. Она дрожала как в лихорадке, была на грани обморока. Но пусть не мечтают: они с Джозефом не уйдут отсюда.