В Англии

— Пошли Дугласа. — С раздражением представляет себе: сидят за столом трое, пьют чай, важные, довольные. Дуглас уже вырос, в голове легкий сарказм. Отец будет без чая, ему жаль себя; начисто забыто, что весь день развлекался, пока они работали.

— Уже половина шестого, — кричит.

Слышит в коридоре нарочито неторопливые шаги Дугласа.

— Ничего, не умрут, если и подождут немного, — говорит Дуглас так, что наверху слышно.

— Дело не в этом, — бормочет, разговаривая с собой, Джозеф, затягивая на чистом белом воротнике бордовый галстук, который никогда-никогда хорошо но завязывается: узкий конец всегда очень длинный, а широкий болтается на груди, как плавник. Слишком поздно заметил, что для этой рубашки нужны запонки.

— Бетти! Помоги вдеть запонки! — Какого черта она покупает рубашки, для которых нужны… ах да, эти рубахи покупал он сам, на аукционе, где распродавались вещи покойного мистера Эдмонда, фермера: неношеные, полдюжины за фунт.

И опять перед глазами сцена внизу: Бетти и Гарри, слыша, как он торопится, смеются над ним. Она передразнивает его крик о помощи. Дуглас смеется нехотя, его так и подмывает что-нибудь крикнуть отцу в ответ. Бетти назло ему отпивает еще глоток.

— Бетти! — Тут уж не до смеху. Это вопль отчаяния. Если в субботний вечер он не выйдет встретить первого посетителя, земной шар остановится. Как этого не понимать? Хотя со стороны у него довольно комичный вид.

— Подождут — не умрут, — говорит как бы в шутку Дуглас.

Мать сразу же встает из-за стола. Идет на негнущихся ногах к лестнице, шлепанцы скорбно хлопают по ступенькам, оглушительно по линолеуму.

— Ты ему не слуга, — кричит ей вдогонку Дуглас.

Гарри смотрит на Дугласа; одергивать брата бессмысленно; наливает еще чашку чая. Ест молча.

Дуглас растянулся на тахте, которая два часа спустя будет занята тремя дородными посетительницами из Дэлстона, которые приезжают в «Гнездо дрозда», потому что им нравится улыбка хозяина и как в этом кабачке поют. Но в этот час тахта — его, и он оскверняет ее: каблуки уперлись в боковую подушку, он ерзает, сбивая и морща чехлы; чашка чаю на самом краю; лицо спрятано в книгу. В иные дни чтение становилось страстью: текст на банках с соусом, газеты, объявления, книги — все так и лезло само в глаза, не насыщая их.

Гарри включил телевизор.

Дуглас взвыл.

Гарри сделал погромче.

— Сделай потише, — потребовал Дуглас.

Гарри только свистнул и продолжал смотреть.

— Послушай, — сказал Дуглас, изображая терпимость, — ты можешь смотреть крикет, но слушать не обязательно.

— Мне интересно слушать.

— Кретин.

Гарри продолжал смотреть, но, услыхав на лестнице шаги отца, поспешно выключил телевизор. Тоже защищал мать. Если отец увидит, что передают игру, разозлится, что занят, начнет торопить мать: скорее переодевайся, скорей иди вниз, скорее, скорее, чтобы она сменила его, а он пошел смотреть матч.

— Какой счет? — спрашивает Джозеф, первым делом заглянув в бар: есть ли посетители. В баре пока пусто. Автобус из Карлайла никого не привез, значит, будет пусто еще минут двадцать. Но он все равно должен быть на месте. Другие этого не понимают. По правде говоря, и он тоже.

— Сто восемьдесят три на семь.

— Вот жалость! — восклицает Джозеф в сердцах.

Потом, как ночной вор, оглядывается по сторонам: все равно никого нет, можно и побездельничать.

— Включи, — просит сына, — я посмотрю кусочек.

Идет к двери, опять заглядывает в бар, возвращается посмеиваясь, точно у него с сыновьями заговор; они на него не смотрят.

Но Гарри понимает состояние отца, он сам болен той же болезнью. Бывает, что нестерпимо, до смерти хочется знать, чем кончатся скачки, матч, заезд. Он послушно включает телевизор, Джозеф наливает себе чай — еще одна провинность: чаепитие, когда уже открыт кабачок.

Экран зажегся, на нем спортсмены в белых костюмах; он замер перед телевизором, мгновенно переключившись: положение ворот, состояние каждого игрока, всплывшие в памяти газетные пересуды, его собственные пристрастия и антипатии, и самое главное — чудо самой игры: она кажется такой неторопливой, мягкой, а на самом деле в ней столько жестокости; мяч летит слишком низко — штраф, забойщик, чьи крученые удары уже задали игре мощный темп, вынужден покинуть поле.

Но даже сейчас Джозеф слушает краем уха, не стучат ли шаги первого посетителя по ступенькам крыльца; пока нет, только Бетти ходит наверху; пожалел, что бросил вещи куда попало, — ей придется несколько раз нагнуться; язык ощутил крепкий до горечи, остывший чай: он прокомментировал игру, обращаясь к Гарри, Гарри с пониманием ответил. С Гарри и Дугласом хорошо смотреть спортивные передачи, ни с кем другим он не чувствует себя так легко. Важны не только слова, даже меньше всего слова; важен общий настрой, понимание с одного звука, умение смотреть молча.

— Принял самым краем, — заметил Дуглас, захваченный игрой.

Джозеф кивнул, поставил чашку на стол, нашарил в кармане сигареты. Игроки меняют позицию, готовятся к следующему периоду. Трое ждут, капитан и боулер устанавливают воротца.

— Прямо вокруг ворот, — прошептал Джозеф.