В Англии

Встал из-за стола не для того, чтобы пройтись по комнате: шаг, другой — и он в коридоре, надо выпрямиться, размяться. В комнате всюду вехи его жизни. Расписания; бамбуковый крестик, сделанный в день конфирмации; на стенах карты, портреты, литографии — отголоски его увлечения музыкой, литературой, религиями; патефон с пластинками, которые крутятся со скоростью 78 оборотов; наставления себе, приколотые к цветастым обоям; в комоде аккуратно сложено белье, каждая вещь на своем месте. Он открыл дверцу гардероба — еще раз взглянуть на новый, с иголочки темно-серый костюм-тройку.

Этот костюм они покупали с матерью в Карлайле. Ему претило ехать с матерью: она будет так радоваться, глядя на сына, но своя необоримая застенчивость пугала его больше, и он не стал противиться. Они ехали в верхнем салоне двухэтажного автобуса. Кондуктор узнал мать, он бывал у них в кабачке, и не взял с них денег за проезд — любезность за чужой счет, — чем очень разволновал мать. Она не настаивала, чтобы не обижать доброго человека, но ехать без билета — обман. Дуглас, поддразнивая мать, советовал сунуть деньги в сиденье, выбросить в окно или отдать нищему, но мать сообразила: на обратном пути купит билеты туда и обратно, а в Терстоне выбросит: таким образом, Камберлендская автобусная компания в убытке не останется, и справедливость восторжествует.

В Карлайле — в лучший магазин мужского готового платья. В самый лучший. Мрачные бездны унылых костюмов. Дуглас всегда был денди, насколько позволяли возможности: белые носки и черные джинсы — верх расточительности, но зато модно; и теперь, в этой темной дыре, среди шерстяных завалов, он почувствовал разочарованно. Сразу замкнулся и всю церемонию держался отчужденно. Приказчик, обслуживающий их, был, разумеется, деспотично раболепен; и Дуглас, покачиваясь на каблуках, считал до десяти, потом до ста, чтобы нечаянно не сорваться. Приходилось мерить костюм за костюмом, и все были лучшие; смотреться в зеркало.

Вошел адвокат из Терстона, знавший их немного. Читал о том, что Дуглас получил стипендию в Оксфорде. Оказал тошнотворное покровительство. «Мои друзья, — заявил приказчикам, молодому и постарше, недоверчиво улыбнувшимся. — Я их хорошо знаю, постарайтесь выбрать для них самое лучшее, что у вас есть». Матери на ухо шепоток: «Теперь постарается, меня здесь знают». Самовлюбленное бахвальство — мать покраснела от его бестактности. Дуглас в упор посмотрел на него. О мистер Кастерс, встретиться бы нам наедине. «Ну, всего вам доброго, у них все самое лучшее, шерсть с тонкорунных овец, которых откармливают ревенем».

Ожесточенная схватка с костюмами. Пожалуйста, твидовый с зеленой жилеткой. Очень шикарно. Дуглас представил себя в нем. Приказчик с тусклым взглядом и обкусанными ногтями забыт, даже стало немного жаль его: зеленая жилетка действительно бесподобна. Бокал хересу? Пожалуйста. Хотя его представление об Оксфорде уже успело немного потускнеть, сложилось оно под влиянием Тома Брауна в Оксфорде: «Вот ваш портвейн». — «Осторожно! Не плесните на мою зеленую жилетку, купленную у Даннигса и Кэллоу в Карлайле. Портвейн оставляет пятна». Но в зеркале он увидел мать, она кивала, восхищенная элегантностью сына, а в глазах опасение: не слишком ли броско для серьезного стипендиата привилегированного университета? Ее взгляд устремлен на темно-серый костюм. Спокойный тон. Тройка: не то важно, что дедушкино старомодное пристрастие, — так принято в мире, куда Дуглас скоро уйдет. И серый — всегда благородно.

Девятнадцать фунтов десять шиллингов. Больше, гораздо больше, чем стоила ее свадьба. Пачка бумажек, стянутая резинкой, — уплачено торопливо. Мать захватила с собой двадцать пять фунтов на всякий случай.

Спасибо, мать.

За окном дребезжит велосипед, это вернулся Гарри, он барабанит в запертую дверь пивной. Стуча шлепанцами по плитам, спускается мать, спешит отпереть дверь. Почему она носит такие старые шлепанцы?

Отложил в сторону перо, убрал тетради в жестяной ящик с замком. Ключ спрятал в носок, лежащий в комоде.

15

Джозеф вернулся с соревнований гончих в двадцать пять минут пятого. Чтобы не опоздать к вечернему открытию, он пропустил гонку собак старшего возраста. Субботний вечер: быть на месте, хоть трава не расти. Еще есть время подняться, задыхаясь, наверх, стянуть сапоги, бросить куда попало старенький плащ — Бетти потом поднимет.

— Ты выиграл? — кричит Гарри.

— Остался при своих, — ответил Джозеф, прыгая через две ступеньки.

Двадцать сигарет в день. Слишком много. И урезать себя не может, бросить тем более. Да и зачем бросать? Раз нравится. Прощай, свежее дыхание, чистые легкие. Аминь.

Раздет до пояса. Прощайте, мечты похудеть. Полные белые руки: мускулы — от работы в погребе — есть, только заплыли. На скорую руку второе за день бритье. Из ванной в спальню след: брюки, носки, рубаха. Натягивает костюм.

— Бетти! Не откроешь входную дверь?

— Я еще не одета.