– Ты ещё на мою голову, – пробормотал Дамблдор, – мне и живых слизеринцев хватает, чтобы аппетит себе испортить. Итак, считаем заново. Рейвенкло сходится. Ещё бы. Слизерин сходится. Лаборатория отдельной ведомостью… Так, где ты тут? Годрик, ну и цены! Вроде бы всё в порядке. Гриффиндор… Ох, Минерва, это в скобках было, в скобках! Гриффиндор пересчитываем. Хаффлпафф… Да что ж это, а?! Помона, я тебя прокляну! Остекление теплиц было? Было. А счета где? А счета у нас прошлогодние и почему-то на саженцы! Разорительница!
Директор закряхтел, отпихнул гору пергаментов, сделал себе крепчайшего чёрного чаю и всыпал туда изрядную порцию дорогого тростникового сахара.
Если Минерва просто слегка недолюбливала арифмантику, то в отчётности Помоны Спраут сам директор Гринготтса мог сломать обе ноги. Ни один счёт не соответствовал строкам в сводной ведомости, а в вычисления соваться и вовсе было опасным для жизни. Пенять Помоне на прискорбную небрежность в ведении учётных книг оказалось делом безнадёжным.
– Помилуйте, Альбус, – возмущалась она в ответ на директорские упрёки. – Как это можно высчитать, когда в руки мне дают галеоны, покупаю я штуки, вырастает оно в фунты и ярды, а Северус потом переводит это добро в унции? Вы издеваетесь!
Совсем недавно такое положение дел не слишком волновало директора. Каждое полугодие он кое-как подгонял отчёты деканов под общую сумму расходов и прикладывал выписки из банка – попечительскому совету хватало.
Однако нынешний председатель Совета попечителей, огнекраба ему в задницу, взялся за дело серьёзно. Теперь финансовые отчёты следовало подавать каждый месяц с приложением расходных документов и заявок на будущие траты. Отчёты за сентябрь, октябрь и ноябрь неоднократно возвращались директору на переделку – они были сплошь исчёрканы изумрудными чернилами с серебристой искрой. Однако даже явно глумливый цвет чернил не бесил Дамблдора так, как ненавистный малфоевский почерк.
Почерк, как и самого Малфоя, Альбус невзлюбил давно, ещё в начале семидесятых. Высокомерный павлин, одолеваемый поклонниками, которых сам же и поощрял на ухаживания, повадился возвращать адресованные ему любовные записки с издевательскими репликами на полях. Нежные и чистые чувства, изливаемые в этих трогательных посланиях, жестоко высмеивались бессердечным красавчиком. У мадам Помфри скопилась целая коллекция измятых и залитых слезами писем, пока она не отдала их Дамблдору с требованием «вразумить ублюдка» и пополнить в Больничном крыле запас успокоительных зелий.
Где там. Вразумить Малфоя могла только Авада в лоб – после беседы с директором он был так же преисполнен себялюбия и нахальства, как и до того. А заставить Слагхорна, тогдашнего профессора зельеделия, покинуть уютное кресло ради неоплачиваемой работы в лаборатории, Дамблдору и раньше никогда не удавалось.
Ясно, что изящный летящий почерк, памятный по поруганным письмам студентов, на выстраданных директором финотчётах смотрелся самым издевательским образом. Причём, в последней записке к отчёту за ноябрь Малфой, бессовестный клеветник, посмел высказать подозрения в хищении преподавателями школьных средств.
Альбуса едва удар не хватил от подобной наглости. Да, жалованье у профессоров Хогвартса сравнительно невелико, но каждый из них едва ли не лучший в своей специальности. Регулярные публикации в уважаемых печатных изданиях, патенты и авторские отчисления, выполнение платных заказов – да мало ли достойных источников дохода у именитых учёных!
А ужесточившиеся требования к отчётности крохобору Малфою следовало бы уравновесить ставкой счетовода, потому что у деканов абсолютно нет времени заниматься ещё и этим безобразием.
Теперь составление идеального декабрьского отчёта стало делом принципа – Дамблдор был не намерен уступать какому-то павлину. Поэтому он вновь приготовил чистый пергамент для записи вычислений, протёр очки, взялся за счёты и отважно ринулся в пучины хогвартской бухгалтерии. Вперёд, Гриффиндор!
Однако, уже через четверть часа Дамблдора, едва вошедшего в счетоводческий раж, опять прервали. Винтовая лестница доставила нового посетителя, Минерву Макгонагалл. Декан Гриффиндора никогда не беспокоила директора по мелочам, и потому Альбус слегка встревожился:
– Что случилось, Минерва? Присядь, пожалуйста. Выпьешь чаю?
– Нет, Альбус, благодарю, – Макгонагалл сосредоточенно поджала губы, нервным жестом разгладила складки мантии на коленях и внезапно выпалила: – Я не смогу на каникулах заниматься Поттером!
– Почему? – озадаченно спросил Дамблдор. – Прости, но ты сама настояла на том, чтобы Гарри остался в Хогвартсе. Северус подал прошение об отпуске, и я уже ответил ему согласием.
– Не могу! – явно через силу выговорила Макгонагалл. – Альбус, прошу вас!
– Минерва, ничего не понимаю, честное слово, – директор откинулся в кресле и огладил бороду. – Насколько я помню, твоя идея состояла в том, чтобы Гарри провёл Рождество в Хогвартсе, погостил в гриффиндорской башне и нашёл общий язык с мальчиками Уизли. Что же случилось?