В долине Иордана

Что за причины понудили покойнаго генерала бжать отъ міра и земныхъ почестей въ пустыню, неизвстно; но покойный К-ій, разъ удалившись отъ міра, подъялъ крестъ настоящаго подвижничества, столь рдкаго въ наше время. Не найдя мира своей душ даже въ Іерусалим, онъ ушелъ въ пустыню Іордана, и въ вертепахъ прилежащихъ Сорокадневной Гор обрлъ то чего жаждалъ. Поселившись въ пещер, откуда онъ повыгналъ многоножекъ, скорпіоновъ и змй, новый отшельникъ обложился массой книгъ привезенныхъ изъ Россіи, и въ тиши мертвой пустыни предался созерцанію, молитв, чтенію и письму. О чемъ молился и что созерцалъ подвижникъ, тайна эта похоронена вмст съ нимъ, но оставленныя имъ книги говорили о томъ что К-ій находилъ свою отраду въ духовномъ и философскомъ чтеніи, а во многочисленныхъ рукописяхъ, завщанныхъ имъ въ наслдство одному изъ іеромонаховъ миссіи, отцу В-ну, онъ изливалъ свою душу, пораженную страшнымъ недугомъ, котораго не могла уврачевать ни міръ, ни пустыня. Разъ въ недлю, обыкновенно въ субботу утромъ, являлся подвижникъ въ Іерусалимъ, слушалъ богослуженіе, накупалъ скудной провизіи на недлю, бесдовалъ съ нкоторыми духовными лицами и потомъ снова уходилъ въ вертепы Іудейскихъ горъ. Въ глубокомъ одиночеств работалъ отшельникъ и физически, трудясь надъ земляными окопами и устроеніемъ своего каменнаго жилья. Когда же изнемогалъ его духъ, обуреваемый мрачными видніями, пустынникъ шелъ не въ Іерусалимъ, гд онъ видлъ одни соблазны, а въ обитель Предтечи, на берега Іордана, въ пещеры старцевъ Сорокадневной Горы и въ страннопріимицу Іерихона. Моя хозяйка не разъ бесдовала съ К-мъ, который повидимому былъ къ ней очень расположенъ. «Какой-то мрачный и чудной», говорила она, «приходилъ генералъ изъ пустыни»; онъ говорилъ о видніяхъ которыя посщали его, о звукахъ и голосахъ которые преслдовали его даже во глубин каменной скалы. «Не далека уже моя могила, недолго мн придется нести свой крестъ, которымъ я не могу искупить свою прежнюю жизнь и увлеченія.» Исполнились пророческія слова подвижника: скоро его не стало. Дотол еженедльно появлявшійся и въ Іерусалим, и въ Іерихон, генералъ К-ій вдругъ исчезъ, а чрезъ нсколько недль нашли его трупъ, носившій слды насилій. Заіорданскіе Бедуины, вроятно польстившись на ящики съ книгами въ которыхъ они предполагали деньги и всякое добро, зарзали подвижника въ его же собственной пещер.

«То былъ человкъ не отъ міра сего», такъ охарактеризовалъ покойнаго духовникъ его, іеромонахъ миссіи, и въ этихъ немногихъ словахъ, для меня по крайней мр, обрисовывается въ общемъ образъ покойнаго К-аго.

Подъ вечеръ въ страннопріимицу Іерихона прибыла партія русскихъ богомольцевъ, и убогая деревушка Эръ-Рихи превратилась въ станъ паломниковъ, пришедшихъ сюда изъ разныхъ уголковъ матушки Руси. Котомки за плечами, узелки въ рукахъ, зипуны, опашенки и полушубки вмст съ кацавейками и поношенною шинелью отставнаго солдата, все это запестрло на зеленомъ двор Іерихонской постройки. Паломники размщались и располагались на ночлегъ, только что оставивъ за собой верстъ 20–30 перехода по горамъ, подъ нестерпимымъ зноемъ сирійскаго солнца. Все вынесла, испытала и пережила эта срая, бродячая Русь, прежде чмъ дойти до зеленющихъ кустовъ Іорданской долины чтобы «во Ердань-рк искупатися, во святой вод окреститися». Чрезъ сотни лтъ исторической жизни, чрезъ вс невзгоды и тучи, русскій мужикъ пронесъ свои идеалы и выразивъ ихъ во храм и паломничеств, украсилъ каменною церковью свое соломенное село и въ десять вковъ своими лаптями протопталъ дорогу ко Святой Земл, куда тянуло его со временъ Владиміра и Ольги. Ни Татарщина, ни Турки, ни Арабы, ни разстояніе, ни торный путь, приводившій чаще къ смерти чмъ къ достиженію завтной цли, не остановили нашего паломничества. Спи же и отдыхай, ты много поработавшая Богу, срая паломническая Русь! На зеленомъ ковр Іорданской долины, подъ снью деревъ Іерихона, обрызганная ароматами благоухающаго сада, ты возлегла, притомившись съ пути, не зная страха и заботъ, чувствуя что подъ тобою клочокъ русской земли, а надъ тобою Богъ, ради котораго ты подъяла свой тяжелый крестъ.

Долго и молча сидя въ сторон, я наблюдалъ эту картину ночлега нашихъ паломниковъ, и мн казалось что я вижу какой-то волшебный сонъ, а когда вышла луна и облила своимъ сіяніемъ всю эту группу пришлаго люда, котораго разнообразныя позы напоминали груды убитыхъ на пол сраженія, я не прочь былъ просидть цлую ночь, созерцая и любуясь. Блдными, скучными, неживыми мн казались тогда вс картины писанныя кистью или перомъ. Эти лица, изможденныя молитвой, трудами и постомъ, обращенныя къ небу и залитыя сіяніемъ луны, смотрящейся въ ихъ закрытые глаза, эта обстановка со всею чарующею прелестію ночи, все это запечатллось неизгладимыми чертами въ моей памяти. Долго я просидлъ въ своемъ укромномъ уголк, пока не было открыто мое присутствіе.