В долине Иордана

Завернувшись въ свое походное одяло и подложивъ подъ голову сумку, подъ снью апельсиноваго дерева, примостился и прикорнулъ Антиповъ, зная что подъ нимъ Святая Земля, а надъ нимъ око Того Чей голосъ уже шестьдесятъ лтъ ему говоритъ: иди и иди! Со спокойнымъ и облегченнымъ сердцемъ я ушелъ отъ старца во глубь рощи.

Спать не хотлось въ эту ночь; еще мене хотлось возвращаться въ свою келейку, гд давно уже ждала меня чистая кровать съ кисейнымъ пологомъ, приготовленная заботливыми руками хозяйки. Я вышелъ изъ предловъ русскаго сада на берегъ эль-Кельта, веселаго ручейка, катящаго свои необильныя воды чрезъ камни и рытвины, заполнившіе и безъ того тсное русло. Благоуханіе новой зелени, новыхъ полевыхъ цвтовъ пахнула мн въ лицо вмст съ легкою сырою свжестью, носившеюся прозрачною дымкой надъ ручейкомъ. Какая-то птица звонко крикнула въ кустахъ, словно испугавшись моего приближенія и поспшила убраться подальше, вдали поближе къ Іордану плакалъ жалобно шакалъ, а затмъ все было тихо и мертво, какъ въ «часъ утренней молитвы фетхи». Небо и земля, вритъ Арабъ, молятся Аллаху когда слитъ человкъ ы животныя. и птицы, Безмолвно тогда все на земл, и только праведникъ можетъ слышать эту великую молитву. Она не гршна какъ моленія человка, она чиста какъ пламень, въ ней земля молится о своихъ дтяхъ: травахъ, деревьяхъ и цвтахъ, молится о каждомъ зврк, каждой пташк, каждомъ жучк котораго она породила; только человкъ долженъ молиться за самого себя. Счастливъ тотъ кто можетъ слышать эту молитву, потому что слушая онъ молится самъ, и нтъ такого грха который не отпустилъ Аллахъ въ часы утреннихъ молитвъ земли. Легкіе туманы что несутся надъ водой, свтлая дымка что лежитъ надъ землей, легкій ниссимъ (зефиръ) что колышетъ лишь лепестки розы, вотъ слова той великой фетхи. Т же просьбы и мольбы которыхъ не передать ни ниссиму, ни туманамъ восходящимъ на небеса, ни шуму колыхающейся листвы, т несетъ въ своей волшебной псн соловей, любимецъ Бога, земли и людей; уши Аллаха отверсты для псенъ буль-буля, съ ними вмст входятъ и моленія земли, и Превчный смотритъ ласково на міръ своимъ лучезарнымъ окомъ, луной. Яркій свтъ исходящій изъ него есть милость Аллаха который посылаетъ свои дары съ лучами пламеннаго солнца, съ алмазными каплями росы, съ потоками небеснаго дождя… Грозная буря, ураганы и палящіе втры — также молитва земли; отягченная грхами, нечестіемъ и нуждой, она плачетъ, стонетъ и рыдаетъ предъ лицомъ гнвнаго Аллаха, который говоритъ съ нею въ раскатахъ грома и въ сіяніи блистающей молніи. Когда минуетъ буря, успокоятся громы и въ черныхъ тучахъ погаснутъ молніи, умолкаетъ гнвъ Превчнаго, благодать его льется снова на примиренную землю, нжный ниссимъ и воздушный туманъ несутъ къ небу пснь и молитвы земли…

Такъ говоритъ восточный поэтъ о неслышной молитв земли, такъ думаетъ и полудикій сынъ пустыни.

Было уже около часу пополуночи когда я, утомленный, воротился изъ сада въ душную келью, гд въ закравшемся сноп лучей блистала яркою близной роскошная кровать увшанная кисеей. Машинально раздвшись, я бросился на нее и утонулъ на упругомъ лож… Ревъ ословъ еще долго не давалъ мн уснуть, и только стрекатанье цикадъ, смнившее крики ословъ, перенесло меня въ міръ грезъ и небытія.

VI

Поздно проснулся я на другой день; солнышко глядлось привтливо въ мои окошки, свтлый ясный день уже царилъ въ природ. Я открылъ окно и въ комнатку пахнуло свжестью утра и воздуха напоеннаго запахомъ душистыхъ цвтовъ. Говоръ уже давно ожившихъ паломниковъ наполняли садъ и постройку, въ которой бгала и хлопотала хозяйка. Гигантскій самоваръ, пожертвованіе Туляковъ, уже киплъ на всхъ парахъ, чуть не качаясь на своей каменной поставк; вокругъ его, словно у источника, суетились богомольцы, наполняя свои походные чайнички и заваривая чай. На зеленой трав, залитыя яркимъ сіяніемъ солнца, размстились живописныя группы чайничающей Руси, и еще оживленне и веселе полились рчи паломниковъ, несмотря на то что рослый кавасъ и погонщики ословъ уже торопили ихъ въ дальнйшій путь. Высокій, благообразный Антиповъ какъ патріархъ расхаживалъ среди паломниковъ, которыми онъ повидимому руководилъ, и его рчи дйствовали сильне всхъ понуканій каваса.

Изъ постройки, хорошо выспавшись, закусивъ и напчвшись чайку, грузно переваливаясь вышелъ путеводитель-монахъ; на его непоствомъ румяномъ лиц и красивомъ профил обрамленномъ сдинами были написаны такое спокойствіе и довольствіе что сравненіе съ изможденными лицами большинства паломниковь напрашивалось само собою. Быстро собрались богомольцы вокругъ путеводителя, сняли шапки и запли молитву вслдъ за батюшкой.

Окончилось молитвенное пніе, всколыхнулась толпа, двинулась въ путь, стараясь еще до полудня поспть на берега благословенной рки.