В долине Иордана

Два путника сошлись вмст на берегахъ Мертваго Моря; мой черноблый навсъ сталъ рядомъ съ тонкою палаткой Француза; наши кони, подъ присмотромъ одного изъ проводниковъ г. Пижо, были отведены въ тнь чахлыхъ кустиковъ за версту отъ нашей стоянки, а мы оба ршились провести день и ночь на берегу Бахръ-эль-Лута чтобы на утро разойтись. Запасливый Французъ былъ въ изобиліи снабженъ провизіей, которую возилъ за собою на двухъ коняхъ, и потому устроилъ Лукулловскій обдъ въ честь гостя на берегу Мертваго Моря. Я не буду описывать цлаго ряда консервовъ, закусокъ и вина, которые появлялись словно по мановенію волшебнаго жезла, зажареныхъ индекъ и голубей, подававшихся на блюдахъ прикрытыхъ блыми салфетками; для меня слишкомъ рзокъ и непривыченъ былъ контрастъ между тою обстановкой при которой здилъ Пижо и тмъ абсолютнымъ отсутствіемъ комфорта съ какимъ приходилось путешествовать мн. Что-то подсказывало мн что между мною и г. Пижо лежитъ пропасть, которой я по крайней мр не перейду. Путешественникъ и цлый ворохъ салфетокъ, человкъ носящій на тл раны полученныя во время своихъ похожденій и эта утонченная для пустыни роскошь, — все это мало вяжется между собою. Даже мой Османъ замтилъ огромную разницу между мною и г. Пижо, находя невозможнымъ служить господину который возитъ куръ и вино за собою въ пустыню.

За сытнымъ обдомъ ивеселою болтовней мало-по-малу сгладилось первое впечатлніе произведенное на меня г. Пижо, и мы, разказывая другъ другу о своихъ похожденіяхъ, подъ покровомъ двойной парусинной палатки, провели самое тяжелое время въ Іорданской долин, когда прямые лучи солнца падаютъ почти отвсно на голову и причиняютъ нердко удары даже привычнымъ Бедуинамъ пустыни. Опустившись къ горизонту, солнце уже перестало озарять нестерпимымъ блескомъ металлическую поверхность моря; яркія золотыя краски сбжали съ его стально-срой синевы, огромныя массы воды колыхались медленно и лниво, словно вздуваемыя напоромъ подземныхъ силъ и огня. Черныя тни береговыхъ утесовъ легли по окраинамъ воды, какія-то блыя птицы съ шумнымъ крикомъ понеслись черезъ море, перелетая съ горъ Іудеи на вершины Моавитскихъ скалъ; въ воздух, насыщенномъ парами какъ будто стало свободне, облачко, грха заблло гд-то вдали, оживились полусонные Арабы; день очевидно началъ клониться къ вечеру. Вокругъ все было такъ тихо какъ бываетъ только въ пустын…