Въ двнадцатомъ часу

— О! нтъ, нтъ, сэръ! отвчала Фанни: — вы такъ добры, вы слишкомъ добры ко мн. Я не заслужила этихъ милостей и вотъ почему мн такъ тяжело на душ.

— А еслибъ за то малое, что мы для васъ сдлали и хотимъ сдлать, вамъ приходилось бы благодарить брата и мать, тогда это не такъ тяготило бы васъ?

— Я думаю, что не такъ.

— А еслибъ нашелся человкъ, который считалъ бы за величайшее счастье въ жизни имть право заботиться о васъ, какъ мать заботится о своемъ дитят, служить вамъ опорою и защитою, какъ братъ охраняетъ многолюбймую сестру, отказали ли бы вы въ этомъ величайшемъ счасть такому человку? Могли ли бы вы не красня принимать изъ его рукъ все, что онъ могъ бы предложить вамъ?

Броунъ произносилъ эти слова такъ спокойно и серіозно, очень серіозно; не дрожалъ его голосъ, не дрожала его рука, которою онъ взялъ руку Фанни; и можетъ быть, именно эта спокойная сдержанность, надежное самообладаніе, которыя этотъ человкъ обнаруживалъ отнимали у нея въ эту минуту полную свободную безопасность.

Она не смла поднять глазъ на человка, стоявшаго предъ нею, не имла полнаго сознанія въ томъ, что ей надо длать; она чувствовала только, что въ эту минуту ршается судьба ея жизни.

Она хотла что-то сказать, но слова не выходили изъ ея сдавленнаго горла.

— И еслибъ этимъ человкомъ былъ я? продолжалъ Броунъ: — еслибъ я вамъ сказалъ: Фанни, будь моею женой! что вы мн отвчали бы?

Но Фанни ничего не могла отвчать. Слезы, горячія слезы душили ее. Броунъ схватилъ ее за об руки и притянулъ къ себ. Она положила голову къ нему на грудь, на которой разъ уже нашла успокоеніе, въ ту ночь, когда міръ мрачно давилъ ее, какъ въ могил.

—

Нсколько лтъ прошло съ того весенняго утра въ саду позади дачи, увитой плющомъ. Броунъ съ своею женой много путешествовалъ. Она видла свтъ и узнала людей, Изъ бдной двочки стала знатною дамой. У нея все было, что только льститъ сердцу женщины: высокое положеніе въ свт, богатство, красота — какъ по-крайней-мр увряли ее льстецы — и наконецъ высшее благо женщины — прекрасныя дти. А между тмъ — между тмъ ея вчно тревожное, вчно алчущее сердце не удовлетворено; ея гордое сердце, способное любить безгранично, требовало безграничной же любви. А будетъ ли Фанни такъ любима? Иногда ей кажется, что да, но чаще, гораздо чаще она не вритъ этому. Любовь ли это, настоящая ли это любовь, которая происходить отъ жалости? Можетъ ли такая любовь быть продолжительной? А съ другой стороны, не смерть ли любви то чувство, которое считаетъ себя обязаннымъ любить изъ благодарности? И не оковы ли благодарность? Можетъ ли свободная любовь носить цпи? И опять: любовь, скованная цпями благодарности, находитъ ли истинное довріе? Зачмъ Фанни принимаетъ со всхъ сторонъ обожаніе поклонниковъ, принимаетъ съ видомъ довольства, которое чуждо ей въ дйствительности? Зачмъ? знаетъ ли она сама, зачмъ это? Не затмъ ли, чтобъ чувствовать себя свободною, даже съ опасностью возбудить ревность въ своемъ муж? А онъ, по наружности такой холодный и спокойный, ревнивъ и подозрителенъ. Да и какъ можетъ это быть иначе въ-отношеніи опозоренной двушки, которую онъ подобралъ на улиц? Лучше бы ей пожить въ большомъ свт прежде чмъ сдлаться его женою. Нтъ; не могу я убдить себя, что вс богатства, которыми онъ меня окружаетъ, могутъ мн замнить свободу, которой я лишилась, прежде чмъ успла насладиться ею. Очень можетъ быть, что я и тогда бы его выбрала, но я сама бы выбрала его, онъ былъ моимъ избавителемъ, моимъ благодтелемъ — и выбора у меня не было... О Боже! Боже мой! къ чему это все приведетъ? Мысленно предвижу я, что эти нмые, безпричинные упреки не будутъ уже нмыми, безпричинными, и тогда невозможенъ будетъ никакой мостъ соглашенія чрезъ пропасть, которую мы сами себ выкопали. Теперь только я понимаю, что значитъ быть одинокою въ мір, безъ отца и матери, безъ братьевъ и друзей и даже безъ имени. У меня нтъ имени. Какая польза для паріи въ имени?.. Это доведетъ меня до сумасшествія... Часто мн сдается, какъ будто я уже съ ума сошла...

Два мсяца спустя.

Вотъ мы опять въ Германіи — не смю сказать, въ моемъ отечеств. Разв у паріи бываетъ отечество?

—

Неужели онъ дйствительно любитъ меня? Я знаю наврное, что желаютъ его возвращенія, что лордъ П* длаетъ ему блистательнйшія предложенія. Я вижу, какой борьбы ему стоитъ отказываться отъ поприща, на которомъ онъ при первыхъ бурныхъ шагахъ пожалъ такіе славные лавры. Могу ли я принять на себя такую отвтственность? Когда онъ нашелъ меня, въ то время она стоялъ уже на вершин власти; его отечество возлагало на него славныя надежды. Я сдлала его бездомнымъ скитальцемъ, который, не зная покоя, переносится изъ одной страны въ другую, изъ одного города въ другой. Онъ пожертвовалъ мн своею будущностью на государственномъ поприщ, онъ меня...