В гостях у эмира Бухарского

Одновременно съ нимъ поднялись и мы всѣ разомъ и отдали ему поклонъ, послѣ чего поочередно подошли къ нему для пожатія руки, а затѣмъ послѣдовали вторичный поклонъ и общее отступленіе или, вѣрнѣе сказать, пяченье затылкомъ къ дверямъ, гдѣ у самаго порога снова поклонъ, третій о послѣдній.

На террасѣ встрѣтили насъ съ радостно привѣтственными улыбками и безмолвными поздравленіями придворныя лица, оставшіяся при началѣ аудіенціи за дверями. Тутъ уже намъ не нужно было болѣе пятиться; но за то этотъ мудреный способъ отступленія (отъ котораго, замѣчу въ скобкахъ, русскіе послы, на основаніи прежнихъ примѣровъ, легко могли бы и освободить себя) сполна приняли на себя наши провожатые. И надо было видѣть съ какимъ неподражаемымъ искусствомъ и ловкостью всѣ эти удайчи, шигаулы и прочіе соскользнули, не оборачиваясь, съ довольно высокихъ ступеней террасы и какъ проворно, мелкими и быстрыми шажками, пятились они предъ нами чрезъ весь дворъ, сохраняя свои почтительно согбенныя позы со сложенными на животѣ руками, и время отъ времени сопровождая это отступленіе глубокими поклонами въ сторону пріемной залы, хотя ни на террасѣ, ни въ дверяхъ эмиръ вовсе не показывался. Но это все равно: по здѣшнему этикету достаточно уже его присутствія въ стѣнахъ дворца, чтобы подданные хазрета не смѣли удаляться съ «ишкери» иначе, какъ «обративъ лицо и сердце туда, гдѣ находится незримое солнце», то есть ихъ повелитель.

Подъ акъ-сарайскими воротами, пожимая намъ руки, они еще разъ и теперь уже словесно поздравили насъ съ «благополучнымъ» окончаніемъ селяма и съ «милостію» хазрета. При такомъ курьезномъ поздравленіи на моемъ лицѣ невольно выразилось недоумѣніе, и я вопросительно взглянулъ на маіора Байтокова — правильно ли онъ переводитъ? Какое же тутъ могло бы быть для насъ «неблагополучіе»? Но оказалось, что это не болѣе какъ обычная, хотя въ данномъ положеніи и вовсе неумѣстная форма любезности, употребляемая бухарскими придворныыи въ подобныхъ случаяхъ. Шутники, ей-Богу!..

Выйдя на передній дворъ, мы, по приглашенію токсабы, повернули налѣво въ особый дворикъ, гдѣ живетъ Остана-Куль, перваначи, онъ же и бекъ шаарскій. Вышелъ онъ въ намъ на встрѣчу въ роскошнѣйшемъ халатѣ изъ очень дорогой индійской парчи, подпоясанный кашмирскою шалью, съ кашмирскою чалмой на головѣ, и пригласилъ насъ въ свою «михманъ-хане» (пріемную гостиную) къ достархану.

За завтракомъ разговоръ коснулся отчасти политики, а именно, перваначи высказалъ пожеланіе, чтобы дружба Россіи къ Бухарѣ оставалась неизмѣнною, такъ какъ маленькая Бухара очень нуждается въ покровительствѣ великой Россіи для спокойной жизни, и что никто, конечно, не осмѣлится занести на нее руку, если будетъ знать, что Россія всегда готова поддержать преданнаго ей маленькаго сосѣда. «И враги, и друзья у насъ могутъ быть только общіе», прибавилъ онъ въ заключеніе.

По окончаніи завтрака на дворъ привели верховыхъ лошадей въ бирюзовыхъ уздечкахъ и подъ богатыми бархатными попонами, и принесли нѣсколько связокъ съ халатами въ даръ отъ эмира членамъ посольства. Князю подвели двухъ лошадей, поднесли почетную саблю въ золоченыхъ ножнахъ и нѣсколько связокъ; остальнымъ — по одной лошади и по одной связкѣ. Послѣ этого перваначи предложилъ и отъ себя подарки, заключавшіеся также въ богато убранныхъ лошадяхъ и въ связкахъ съ халатами.

Въ числѣ подарочныхъ вещей эмира каждый изъ насъ нашелъ и по одному мѣховому халату, въ которыхъ мы узнали тѣ самые мѣха, на какихъ сидѣли во время аудіенціи.