В краю несметного блаженства

От каждого корпуса было избрано по одному зачинщику, распространявшему, как объявлялось, бунтарские мысли и идеи среди заключённых и пытавшемуся осуществить побег из Органа Реабилитации. Одним из шести зачинщиков, можно догадаться, был назван Донован со своими революционными речами в присутствии охраны. Его посадили в одиночную камеру, находившуюся в самом дальнем углу тюремного двора и вдобавок спрятанную за мастерской. Солнечные лучи, как бы в дополнительное для преступника назидание, обходили это безлюдное место стороной, и поэтому снег в его радиусе, охлаждаемый вечной тенью, продолжал лежать и до сих пор не таял, хотя процесс таяния снега был давно повсюду запущен. Донован лежал на старой скрипучей койке в холоде и сырости. Заняться в тесной камере было решительно нечем. Попытки сделать несколько отжиманий для поддержания физической формы не увенчались успехом: при соприкосновении рук с ледяным каменным полом, который, к тому же, был неровным и врезался в ладони, вся сила и всё желание отжиматься улетучивались, и Донован, совершая пару неловких движений, походивших на отжимания, возвращался лежать на свою койку.

Еду ему приносили из столовой два раза в день – с утра и днём. Доставкой занимался помощник повара, устроившийся на работу в Орган Реабилитации по государственной программе по окончании ЦППК (Центра Получения Профессиональной Квалификации – учреждения, которое по уровню образования стояло выше Центра Социальной Адаптации, но ниже института). Ему приходилось ежедневно проходить тюремный двор наискосок и с подносом в руках, а на подходе к одиночной камере – ещё и смотреть под ноги, чтоб не угодить в грязь или снежный сугроб. Пропитание Донована состояло из жалких остатков того, что не доели на завтрак или обед, а учитывая, что их самих кормили мало и плохо, то и остатки для узника одиночного заключения помощнику повара сперва нужно было соскребать с нескольких десятков тарелок.

Прошла неделя, затем другая. Донован зачах, скис и окончательно разуверился в том, что его однажды отсюда выпустят. Он считал, что никто и не помыслит о его освобождении, пока он не превратится в закостеневший труп. Такие размышления вполне могли прийти к нему, и они ничуть не казались продуктом ума больного одиночника, а были во всех отношениях взвешенными и здравомысленными, если, опять же, держать в голове всё вышеизложенное и всю правду о современных тюремных порядках.

На помощь заключённым решил прийти тот самый бывший охранник, который поменял изначальный свой род деятельности на мирную готовку еды. Становясь невольным субъектом наблюдения в столовой за голодными телами, на завтрак и обед черпавшими из тарелок одну и ту же бесцветную и безвкусную жижу, и видя, как жизнь покидает их с каждым днём, он постепенно проникся таким сочувствием к ним, что собрался во что бы то ни стало организовать для них ещё один побег, но теперь – надёжный и детально продуманный. Дело в том, что задний выход из столовой, предназначенный для поваров, вёл через забор к административному блоку и двум ближайшим вышкам охраны. Новоявленный повар в течение нескольких дней разрабатывал план действий, детали которого будут отражены по ходу повествования, но суть его заключалась в том, чтобы под шумок провести нескольких заключённых на кухню, переодеть их в поварскую униформу и послать, под видом разносчиков еды, на две вышки и в сердце административного блока, к начальнику Органа Реабилитации, а также в электрощитовую – для отключения напряжения на огромных механических тюремных воротах и на всех электрических дверях.

В один день в столовой якобы случайно возникла путаница. Завтраки и обеды проходили не у всех заключённых в одно время, а были распределены по времени по всем жилым корпусам, и каждому корпусу попарно был отведён свой час, когда нужно было приходить в столовую и харчеваться. Хитроумный повар накануне сделал заявление двум одновременно друг с другом обедавшим корпусам, мол, чтоб завтра они приходили не в два часа дня, а в час тридцать, пораньше, и что передвижка эта связана с проверкой кухонного оборудования, которая должна состояться как раз во время их обеда. На самом деле никакой проверки состояться было не должно: для осуществления плана требовалась суматоха и массовка, и повар передвинул корпуса с целью завтрашнего прихода сюда аж четырёх корпусов, в два раза больше, чем должно было быть. Так и произошло. Столовая наполнилась пятью сотнями зэков вместо положенных двухсот с половиной. Одна их половина была предупреждена и потому вела себя спокойно, будто всё было в порядке, другая половина – недоумевала, но не спорила. Даже три охранника в дверях почувствовали себя неловко при виде этого столпотворения и под давлением толпы были прижаты к стенам.