В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

* * *

«Скромность украшает большевиков и девушек до 15 лет» — гласила не очень остроумная, но популярная в свое время шутка. Наверное, в отношении девушек это справедливо, а что касается большевиков, то «в каждой шутке есть доля шутки», а всё остальное сомнительно. Один мой дальний родственник, коммунист из старшего поколения, разъяснял, что скромность действительно высоко ценилась большевиками в те доисторические времена, когда древняя РСДРП только-только трансформировалась в тогда еще молоденькую ВКП(б) — Всесоюзную Коммунистическую Партию (большевиков). В аббревиатуре названия последней, как нетрудно заметить, слово «большевиков» в отличие от трех других слов было представлено маленькой буквой «б», естественно, из скромности. Более того, в те времена член компартии не мог получать зарплату выше средней зарплаты рабочего — это называлось «партмаксимум». В наши времена развитого социализма о подобном идейном благородстве мне и слышать не доводилось — наверное, партийцы-идеалисты тех времен были все вырезаны под руководством лично товарища Сталина новой генерацией большевиков, имевшей другие представления о скромности и всём остальном… Впрочем, высшие круги этой новой генерации до сих пор стараются поддерживать имидж простых советских людей со скромной зарплатой, которая если и больше зарплаты рабочего, то ненамного, что с учетом «ихнего тяжелого труда на благо…» вполне оправдано. А недостающие для коммунистических потребностей деньги номенклатура получает в секретных конвертах, которые ни в каких бухгалтерских отчетах, по-видимому, не фигурируют. Эта новая, номенклатурная генерация большевиков вообще предпочитает получать государственное вспомоществование не деньгами, на которые на самом-то деле и купить мало что можно, а реальными вещами, то есть зримыми, слышимыми, обоняемыми и осязаемыми «милостями природы» в виде спецпродуктов и товаров, спецобслуги, спецбольниц, спецсанаториев и даже спецденег, которые для них специально печатаются под названием «боны». На эти боны партийное начальство и прочие скромники из числа «слуг народа» покупают в спецмагазинах с нежным русским названием «Березка» такие товары, которых отродясь не видел тот самый народ. Короче — «народ и партия едины, раздельны только магазины».

Всё это сочинение на тему большевистской скромности в ее историческом развитии я прокручивал в голове, сидя на мягком красивом диване в просторной приемной зала заседаний нашего Райкома КПСС, занимавшего огромное здание бывшего то ли княжеского, то ли графского дворца. Приемная с шестиметровым потолком и огромной хрустальной люстрой, наверное, когда-то служила гостиной перед танцевальным залом, в котором ныне заседали члены парткомиссии по проблеме нашего с Ароном отъезда в кругосветное путешествие. К сожалению, лицезреть великолепие того зала заседаний мы не могли из-за наглухо закрытых массивных двустворчатых дверей в стиле ампир с остатками былой витиеватой позолоты. Хотел бы подчеркнуть для протокола: тяга партии к размещению своих органов и членов в роскошных дворцах бывших «ваших высокопревосходительств», «ваших сиятельств», «ваших светлостей» и даже «ваших величеств» отнюдь не означает потерю «большевистской скромности». Каждый отдельно взятый коммунист остается образцом скромности, но партия в целом должна пребывать в величественном обрамлении, ибо она, по ее собственной, научно обоснованной оценке есть «ум, честь и совесть нашей эпохи». А уму, чести и особенно совести без позолоты, ясное дело, никак нельзя…

Мы с Ароном сидели в приемной уже второй час… Я пару раз выходил покурить, но бедняга Арон даже этого не мог себе позволить — верткий, глистообразный секретарь комиссии предупредил его не отлучаться, так как вызов может последовать в любую минуту. Этот секретарь, или как еще его там называют, уже несколько раз выходил из зала заседаний и, торопливо пробегая мимо нас, повторял скороговоркой, коверкая слова: «Под'ждите, т'варищи, под'ждите…» или «Ваше дело, т'варищ Кац'линбогин, в пр'цессе, под'ждите…»

Какая-то негативная волна, раздражающая и тревожная, исходила от этого бегающего туда-сюда вертухая. Куда он постоянно отлучается? Лично докладывает ситуацию своему начальству наверху? Приносит членам инквизиции новые инструкции? Арон, было видно, нервничал… Почему его так долго не вызывают? Мы остались в приемной одни… Почему так долго изучают его дело? А может быть, нас рассматривают совместно и всё дело во мне? Долгое и нудное сидение в этой обстановке тайной подковерной деятельности не располагало к содержательной беседе. Каждый из нас думал о своем. Я, например, взвешивал составляющие этого инквизиторского процесса.