Выездная комиссия райкома партии была важнейшим барьером на пути советских граждан за границу. Парткомиссия и «треугольник» по месту работы клиента выполняли мягкую функцию отсеивания уж совсем неблагонадежных — получить рекомендацию для поездки в соцстраны на этом уровне было несложно, а в капстраны, если кто изъявлял подобное бредовое желание, тоже по месту работы не препятствовали ввиду очевидной бессмысленности такого предприятия. Другое дело — комиссия райкома! Здесь клиента оценивали не по характеристике с места работы, а по существу и в тесном взаимодействии с компетентными органами, знавшими о клиенте больше, чем он сам… В органах было строго разложено, кто неблагонадежный, а кто просто невыездной в принципе. В органах отлично знали, у кого родственники за границей, кто и с кем поддерживает ТАМ связи, имели копии заграничной и местной переписки клиента и записи его разговоров, а главное — имели доносы от многочисленных местных сексотов. По совокупности этих знаний и выносилось решение на комиссии райкома.
Для многих на этом «хождение по мукам» заканчивалось, и допущенный имел счастливую возможность получить выездные документы в самом ОВИРе. Эта полная значительности аббревиатура раскрывалась словами до обидного будничными — Отдел виз и регистраций. В стародавние времена, но уже, конечно, при советской власти, данный отдел был определен под крыло НКВД… «Каким он был, таким он и остался», если, конечно, судить не по форме, а по содержанию. На самом деле, именно здесь судьба любителей заграничных путешествий и решалась окончательно, за исключением случаев особо ответственных путешественников, бегство которых могло нанести идеологический вред развитому социализму во всемирном масштабе, — дела таких бесценных гастролеров по заграницам направлялись еще выше, в ЦК КПСС для особого согласования.
Мои абстрактные размышления по теме нашего сидения в приемной райкома были прерваны риторическим вопросом Арона.
— Как ты думаешь, Игорь, что они там обсуждают так долго?
— Я думаю, дело вот в чем: нам с тобой этого не понять в принципе! Мы с ними разговариваем на разных языках, мы не можем понять логику их действий. Представь, что мы с тобой обсуждаем алгоритм некогерентного приема сигнала в нестационарном канале с райсовскими замираниями. Уважаемые члены комиссии при этом недоумевают: что это Кацеленбойген с Уваровым обсуждают так долго? Мы с ними, если хочешь, живем в разных мирах, только формально пребывая рядом…
— Но я, Игорь, член партии, я должен знать, чем они занимаются, я обязан понимать логику их действий.
— Не обольщайся, мой славный Дон Кихот, ты не принадлежишь к касте допущенных… И, слава богу, что ты не с ними, с этой мразью высокопартийной, изображающей из себя хозяев на этой земле… Доктор наук и кандидат наук, разработавшие для защиты родины сложнейшую систему, должны унижаться перед ничтожествами типа этого глиста ходячего…
— Поосторожней, Игорь, здесь может быть прослушка.
— Положил я на них… с прибором… Получается, Арон, что мы создаем систему, которая будет защищать всю эту приблатненную шпану. А они еще будут при этом выеб…ться — разрешить нам доделать работу или нет.
— Мы работаем в интересах нашего государства, а не…
— Перестань, Арон, успокаивать меня — всё это унизительно и отвратительно… Холопы номенклатурные обязаны были предложить ученым людям кофе или, по крайней мере, чай…
— Да, два часа уже сидим здесь… Давай, Игорь, договоримся, что при любом исходе этой заморочки мы едем ко мне пить водку.
— Заметано… Кстати, у тебя случаем нет родственников за границей?
— Нет… Один мамин дядя, по слухам, уехал в Палестину еще в 20-е годы, мы о нем ничего не знаем; остальные мамины родственники старшего поколения либо расстреляны и посажены в 37-м, либо погибли в Минском гетто в 42-м. По папиной линии ты мою родословную знаешь… По ней у меня, наверное, полно дальних родственников и в Италии, и в Англии, и в Голландии — только я ничего о них не знаю. Думаешь, здесь копают по линии родственников за границей?
— Ничего я не думаю, просто прокручиваю возможные варианты. Переписываешься с заграницей?
— Ты же знаешь, что у нас была переписка с доктором Саймоном из JPL в Калифорнии, еще остается переписка с некоторыми зарубежными участниками Таллинского симпозиума по теории информации.
— Это плохо, могут прицепиться… Впрочем, прицепиться могут к любому по любому поводу. Мне, например, нетрудно приписать «сионистские настроения»…
— Не смеши меня, Игорь. Ты и сионизм — в огороде бузина, а в Киеве дядька…
— Не скажи, Арон… С Саймоном переписывался, правда, по вопросам теории помехоустойчивости, но переписывался… А еще в компании одной побывал, песни про Иерусалим хотя сам и не пел, но слушал — стукачи наверняка уже доложили.
— Только этого нам не хватало…