В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

По-видимому, дирекция сочла, что в мастерской нам живется слишком хорошо, и поэтому решила причинить нам очередную неприятность. Вот как это было сделано. На наш склад завезли большое количество конфискованных где-то портфелей, из которых изготовлялись различные кожаные изделия. Когда я приехала в Олдерсон, заключенным разрешали шить себе из них мокасины, которые они носили по вечерам, чтобы дать отдых усталым ногам. А до этого выдавали казенные матерчатые туфли, но почему-то не разрешали появляться в них в общей комнате. Поэтому самодельные кожаные мокасины были для всех спасением. И вдруг новость: носить мокасины на территории резервации строжайще запрещается. Вы могли сдать их на склад личных вещей и увезти с собой при освобождении либо сразу же отправить по почте домой. Теперь нам велели расходовать кожу только на пояса и кошельки. Я видела, как женщины плакали, лишившись этого пусть маленького, но очень важного для них удобства. По адресу начальства посылались самые нецензурные проклятия. Бессмысленность подобных мелочных запретов и ограничений вызывала всеобщее озлобление.

Рождество в тюрьме

Я начала работать в мастерской художественных изделий незадолго до рождества, когда приготовления, к празднику уже шли полным ходом. Женщин намеренно загрузили до предела, чтобы их не одолевала меланхолия и чувство одиночества. В мастерской оформили огромные фигуры Иосифа, Марии с младенцем, трех волхвов, пастухов, ангелов, коров, овец и агнцев; одного барашка выкрасили в черный цвет. Все это выпилили из фанеры плотники из соседней мужской тюрьмы. Раскраска, сделанная нашими женщинами, удалась как нельзя лучше. Мне запомнились удивительно живые глаза Иосифа, разрисованного нашей лучшей художницей. Фигуры установили на холме между верхней и нижней территориями. Освещенные электричеством, они были видны издалека. Какая-то бродячая собака забралась на ночлег в «святые ясли», набитые соломой. Этот эпизод вызвал у Кинзеллы приступ ярости, но зато развеселил всех нас.

Наши девушки сделали еще фигуру скачущего оленя и могучего Деда Мороза, наготовили игрушечных свечей, сплели много венков и других украшений из хвои. В мастерской поставили большую елку, но разложить под ней подарки нам не разрешили. Чтобы придать помещению более нарядный вид, мы принялись завертывать в цветную бумагу и обвязывать лентами решительно все, что попадалось под руку, вплоть до какого-то словаря, вазы и даже корзины для обрезков. Что касается получения нами посылок с рождественскими подарками, то здесь действовала строгая норма — не более четырех фунтов сладостей, причем их отправителем мог быть только кто-нибудь из «утвержденных» корреспондентов. Это явно противоречило правилам, заведенным в тюрьмах еще после первой мировой войны, то есть лет сорок назад. В книге «Как я прожила жизнь» Эмма Голдмэн рассказывает о своем пребывании в тюрьме города Джефферсон-сити (штат Монтана): «Еще задолго до рождества начался поток подарков. В короткий срок моя камера превратилась в подобие модной лавки: здесь были браслеты, броши, серьги, бусы, кольца, тесьма, платочки, чулки — как в лучших магазинах на 14-й улице. В сочельник, когда все смотрели кинофильм, я позвала надзирательницу, наполнила её и свои передники подарками и попросила совершить со мной обход корпуса. С веселой таинственностью мы быстро прошли по ярусам, отпирая камеры и оставляя в каждой какую-нибудь вещицу. Когда женщины вернулись, здание огласилось радостными криками: «Здесь был Дед Мороз! Гляньте, что он мне оставил!» — «И меня не обидел!» — «И меня!» — доносилось из камер».

В Олдерсоне о таких вещах не приходилось и мечтать.

В двадцатых годах, когда я была активисткой нью-йоркского Союза защиты рабочих, мы отправляли сотням политзаключенных, томившимся в федеральных тюрьмах, рождественские посылки с орехами, леденцами, книгами, журналами, носками, бельем и носовыми платками. Мы переписывались с ними, переводили им деньги, а представительница нашей организации Элла Рив регулярно навещала их, выезжая то в одну, то в другую тюрьму. Я тоже посетила группу заключенных — членов организации «Индустриальные рабочие мира» в Ливенвортской тюрьме, беседовала с коммунистами, сидевшими в Синг-Синге и в Оберне (штат Нью-Йорк). Потом мне дали свидание с Томом Муни, Макнамарой и несколькими арестованными деятелями «Индустриальных рабочих мира» в Калифорнии, а еще до того — с Джо Хиллом в Солт-Лейк-Сити[30]. В пятидесятых годах все это было запрещено. Теперь контакты заключенных с внешним миром были сведены до крайнего минимума.