В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

На рождество 1955 года — а потом и в 1956 году — я получила от Кэти четыре коробки шоколада. Одну коробку я отправила надзирательнице 26-го коттеджа для раздачи моим бывшим соседям, другую вручила моей маленькой подруге из Бронкса — ей никто не прислал подарка к празднику, третью мы разделили в мастерской, а четвертую я оставила у себя, чтобы было чем угостить подруг по коридору. Пришли на мое имя и «рождественские деньги» — всего 135 долларов. Сто из них прислала моя давнишняя приятельница Мэри Драйер. Но она не входила в число моих «утвержденных» корреспондентов, и деньги были конфискованы. Я получила их только через восемнадцать месяцев, в мае 1957 года, когда меня освободили.

25 декабря 1955 года я писала Кэти:

«В субботу я испытала большую радость. Меня вызвала надзирательница из дирекции тюрьмы и разрешила посмотреть мою первую книгу, которая вышла из печати. Она была издана в суперобложке и очень мне понравилась».

Эти немногие слова, конечно, не могли передать всего моего волнения по этому поводу. Книгу я писала второпях, в период рассмотрения нашей апелляции, и всю работу по редактированию, печатанию и чтению корректуры взвалила на плечи моих товарищей. Даже названия и то не успела придумать. Книга вышла под заголовком «Своими словами»[31]. Кауфман привезла, ее в тюрьму незадолго до рождества и попросила Кинзеллу разрешить мне ознакомиться с ней. Кинзелла была озадачена этой необычной, беспрецедентной просьбой. В конце концов «ради праздника» она смилостивилась. С полчаса я листала эту книгу, наслаждаясь сознанием, что я ее автор. Прочитать ее внимательно мне удалось лишь после освобождения. Я сказала надзирательнице, что буду рада, если она или кто другой познакомится с моим произведением. Но в тюрьме оно, кажется, заинтересовало не многих…

Однако как мы ни старались, а настоящего веселья так и не получилось. Рождество в тюрьме всегда безрадостно. В этот день особенно остро ощущалась тоска всех женщин по дому, по свободе. Как мы завидовали надзирательницам, встречавшим праздник в семейном кругу! Хор подготовил неплохую программу для богослужения, священник и его помощник произнесли оптимистические проповеди, стремясь обнадежить и утешить заключенных. Но сколько было пролито слез в этот день! Не помог и торжественный обед: все страстно желали только одного — быть с родными и близкими. Нескольким долгосрочницам разрешили поговорить по телефону с семьей, но и здесь горестные всхлипывания и рыдания на обоих концах провода делали невозможной самую попытку разговаривать.

Мои корреспонденты снабдили меня множеством красочных открыток для заключенных. Дед Морозов хватило на все комнаты моего коттеджа, осталось несколько штук и для мастерской. Некоторые открытки имели форму венков, и их вешали на окна. Особенно всем понравилась открытка с изображением рождества Христова. С нее сняли большую копию, которую укрепили над входом в коттедж. Еще у меня была складная открытка: когда ее развертывали, появлялся «хор ангелов». Маленькая негритянка из Бронкса пришла от этого лубочного «шедевра» в неописуемый восторг и помчалась показывать его своим подругам по малярной команде. Их восхищению тоже не было предела. Им захотелось во что бы то ни стало презентовать эту вещицу своей любимой надзирательнице. Дошло до того, что мне предложили… продать открытку. Я тут же отдала ее, разумеется бесплатно. Все фигурки «ангельского хора» украсились автографами наших «маляров». Много открыток прибыло уже после рождества. Их я приберегла на следующий год.

Несколько слов о еврейских праздниках. Начальство считало, что малочисленность заключенных-евреек не оправдывает содержание тюремного раввина. Однако и тут был найден выход из положения: на еврейскую пасху сестра мисс Смитсон, ведавшая диетическим питанием, раздобыла где-то мацу, пастор пожертвовал свечи, а какая-то заключенная-еврейка читала своим единоверкам пасхальные молитвы. В Олдерсоне и вправду почти не было евреек. Отчасти я объясняю это тем, что еврейские женские организации уделяют большое внимание проблеме преступности среди молодежи.