В ожидании счастливой встречи

При интенсивной работе стали ломаться рукояти; не успевали делать катки, стали гонять экскаваторы, как велосипеды. Механизаторы бомбили главк телеграммами, просили техники, запасных частей. Из главка жесткие предупреждения Баталову, он теперь был начальником управления механизации и из кабинета переместился в газик и мотался день и ночь на стройке. Строителей он контролировал жестко: за простой механизмов составлял акты, а то и снимал технику, если не обеспечивали фронт работы, и передавал ее туда, где она приносила пользу.

В министерство на Баталова посыпались жалобы. На стройку приехал сам министр. Он так и сказал на общем собрании строителей:

— Приехал посмотреть на Баталова. Все на него жалуются, думаю, кто такой Баталов — никто с ним не может справиться. Вам слово, товарищ Баталов.

Никандр Иванович вышел на трибуну большой, рыхлый, как весенний, подточенный солнцем снег, Сергей подумал: «Укатали Баталова, недосыпает, еще больной…»

Никандр Иванович неожиданно для всех и, наверное, для самого себя, вместо того чтобы оправдываться, объяснить ситуацию, стал требовать запасные части, критиковать главк, министерство. За отчетными данными снабженцев он такое вскрыл, что хоть сегодня, хоть завтра разгоняй контору технического снабжения: на два миллиона неликвидов. О своей работе Баталов не стал говорить. Он только сообщил собранию, что за время существования управления механизации производительность по фактической выемке грунта увеличилась в полтора раза.

— Резервы вот, штрафы, — Баталов положил на стол президиума исписанные листы бумаги и сошел с трибуны.

Министр, казалось, других выступающих не слушал, он читал оставленные Баталовым бумаги. После отъезда министра в Москву на строительство приехал новый начальник стройки. И работа стала налаживаться. Сдали еще один поселок, и Агаповы отпраздновали новоселье. С горем пополам, но закончили девятый класс школы рабочей молодежи. Днем работали, а по ночам писали шпаргалки. Теперь кроме кровати стояли в комнате два письменных стола и детская кроватка.

Менялись берега Ангары, вот уже и плотина перечеркнула русло.

— Жалко черемуховую рощу, — засмотрелась в воду Фрося. — Вот здесь, Андроша, была роща, — показывала она сыну. — Смотри, да не туда смотришь, — повернула Фрося сына к бетонному заводу. — Видишь наружные галереи?

— Вижу. По галереям идет гравий, цемент в смесители…

— Вот здесь была черемуховая роща, мы с твоим папаней обирали тут ягоды. Правда, Сережа?

— Правда-то правда, только ты сына Андрошей не зови. Андрон.

Сергей вглядывался в противоположный берег. Как летит время — по детям да по зеркалу и видно. Кажется, совсем недавно здесь были Заячьи острова. Сколько утекло в Ангаре воды.

Фрося обернулась к Сергею. Стоит Сергей, как Ермак — покоритель Сибири, на бреге Ангары, а в глазах тоска такая, что жуть взяла Фросю.

— Ты чего, Сережа, как на собственных поминках. И мне от этого не по себе.

— Тут ведь молодость наша. И не думай, Фрося, что вот так взял и переехал на другую стройку — на Вилюй.

— А я, Сережа, так и не думаю. Взял бы нас, вместе и поехали.

— Но куда я вас возьму. Андрон — мужик, с ним хоть в палатку, а Федор?

Время приспело заканчивать строительство на Ангаре, ходили слухи, что коллектив будет перебираться на новое место — на Братские пороги, там закладывают мощную станцию, и со дня на день ожидают отправку первых отрядов гидростроителей. Но неожиданно пришел из министерства приказ — развернуть строительство Вилюйской ГЭС возле месторождения якутских алмазов. Начальником строительства назначили Баталова. Но Фрося как могла отговаривала Сергея.

— Куда тащиться? Двое ребят, один в кроватке. Я в институте, ты в техникуме. Разве тут мало дел. Живут люди, работают — квартира, а там, на лютом севере…

Десять лет проработал Сергей с одним экипажем. Решили все вместе подаваться на другую стройку.

— Побудете здесь, обживусь — приедете… — коротко отвечал Сергей.

— Ну что же, раз решил… — прятала мокрые глаза Фрося.

— Ты только не хорони меня, мать, заживо, — сказал Сергей и удивился: как отец называл Ульяну, так и он назвал Фросю — матерью.

Сколько раз Сергей порывался к отцу хоть ненадолго — по тайге побродить, порыбачить, а успевал только дня на два: здравствуй да прощай — вот и все встречи. И Кузьма вздыхает. А Сергей виноватится: заглянет в горницу — на столе как лежала, так и лежит сатиновая рубаха — его подарок, не надел Кузьма, не успел. Мария и то скажет: «Сережа, ждал тебя папаня, а ты не успел обернуться и полетел…»