В ожидании счастливой встречи

Федор все жался к деду и поддерживал его. А Сергей то на отца, то на мать поглядит — постарели оба. Отец ниже и ростом стал, но не сгорбился. Александр тоже заматерел, в живот начал усадку. Интересно, а какой я со стороны? Мать крепче выглядит, а ведь ненамного она младше отца, не больше как года на два, на три — много и ей годов, а вот не скажешь, что старуха. Опрятная, вся светится, и лицо милое, родное…

Фросе не терпится спросить про своих у Кузьмы, да Федор уж заговорил деда: и про рыбалку, и про охоту, и как он был на Зеленом мысе… И про стройку рассказывает, а дед всем живо интересуется.

— Знаешь, Федор, производство, — подхваливает Кузьма внука. — Поглядим, как же иначе. Посмотрим, чего вы тут натворили. А природа ничего у вас, — позаглядывал Кузьма в окно. — Горы какие, как яичко, лес-то не растет или на дрова посшибали?

— Как не растет, стланик, орехи… Приедем — угощу, дедушка.

— Вот, вот, у меня как раз два зуба и осталось: один — с одной стороны, другой — с другой, погрызть орешков…

Синегорье открылось глазам с высокой горы, и дома, многоэтажные корпуса, стояли как пиленые кусочки сахара.

— Их ты, — вырвалось у Кузьмы. — Никогда бы не подумал, что такое тут возможно. Но дома ладно, а где же гидростанция?

— Ее отсюда не видно, она за этой горой, — показал Федор.

— Это что, вот за этой, за синей?

— Да нет, вот за этой, — тянул Федор руку деда вперед. — В семи километрах от поселка, на Большом пороге.

— Понял. Может, завернем, поглядим?

— Но вот уж, мужики, нетерпеж, — подала голос Ульяна. — Вы, мужики, нас высадите, а потом уж и ступайте, и тебе бы, Кузя, маленько прилечь надо бы…

— Ээ… я только, мать, в форму вхожу, так, Федор?

Внук поддержал деда, а Фрося Ульяну. «Рафик» подрулил широкой улицей к белому, как пароход, пятиэтажному дому, только что без трубы. Кузьма сразу отметил, что поселок чистенький и дома неплохие, должно быть, много в комнатах света — окошки большие. Вот только ни на одном доме нет балконов. «Но и опять же, — сам себе ответил Кузьма, — когда тут рассиживаться на балконах…»

«Рафик» между зелеными клумбами, по прожилкам от большой дороги пробрался к самому подъезду, и шофер остановил машину.

— Ну так что? — посуетился Кузьма. — Вы, Фрося, оставайтесь с женским полком, занимайте тыл, а мы на передовую сбегаем, Александра вам, как тяжелую батарею…

— Папаня, разреши, я тоже с вами.

— Пусть посмотрит, — разрешила Фрося, — мы тут одни управимся.

Кузьма не возражал. Тем временем Александр с Сергеем и Федором снесли вещмешок, чемоданы, проводили женщин и вернулись к автобусу. Но садиться в автобус Сергей не торопился, может, и верно маманя говорит, да и сам Сергей видит — притомился отец. Куда она, стройка, денется, что за спешка такая? Но остановил взгляд на отце и шагнул в автобус.

— Давай, Федор, рассказывай папане и гидом будешь… А ты чего, Александр, давай поближе подсаживайся. — Сергей уступил место у окна. — Приглядись хорошенько, вон река, вон плотина. Река неплохая, «флот» есть, может, соблазнишься, поговорю с начальством, а, братуха? — вдохновился Сергей.

— Только не знаю, приживешься ли нет на этой реке. Да приживешься, а вот племяшам моим тут дела много…

Александр на запальчивость брата только посмеялся, дескать, поглядим, чем тут пахнет…

Стройка понравилась Кузьме. Хорошо работает народ, старательно.

— Понатворили вы тут делов. Сколько тут всего — машин, людей. Ты мне, Сергей, покажи свою работу…

— Хорошо! — Сергей привез Кузьму на экскаватор. В карьере несколько экскаваторов, тесно было от большегрузных машин.

— Ого-го, — позадирал голову Кузьма. — Она что, из гольного железа?.. Больша-ая.

Сергей помахал машинисту. Тот остановил экскаватор. Сергей поднял Кузьму на экскаватор и провел в кабину.

— Погуляй маленько, — сказал Сергей машинисту, а сам сел за рычаги и стал грузить большие самосвалы. Крутнулся вполоборота три раза, и полный четвертак с опупком в кузов.

Работа Сергея вызвала уважение Кузьмы. Ловко сын орудует. Чуть повел рычагом — слушается его машина. Как он прежде вожжой тронул, а Арина, как ласточка, взлетела.

Камень черпает ковш, ровно рожь совком гребет… Чего только человек не изобрел, не придумал.

— А вот реки-то, сын, не надо бы перегораживать, — когда уже сошли с машины, сказал со вздохом Кузьма. — Сколько земли тонет, сколько под воду пускаете. Самую пойму — плодородие топите. Черта ли с этих верхушек голых, которые оставляете. Сколько леса зря гибнет, сын мой. Ты вот мне скажи, — подступает Кузьма к Сергею. — На сколько разольется твое море?

— На сто сорок квадратных километров.

— Во! Ты мне, сынок, переведи их в десятины.

Сергей перевел.

— Четырнадцать тысяч га. Вот сколько, папаня.

— Ну, теперь засей. Скажем, на круг по десять центнеров, сколько хлеба? Что-то сразу и не соображу, сто сорок тысяч, восемьсот сорок тысяч, округляй — миллион пудов хлеба, так? — прикинул Кузьма.

— Так вон ты куда, папаня, гнешь. Так здесь вечная мерзлота, не вырастишь…