В ожидании счастливой встречи

На берегу было холодно и тоскливо. Как Кузьма ни утешал Ульяну, ее душили рыдания. «Пусть поплачет, — решил Кузьма, — легче станет». Уже в потемках пришли снова к заводу. Встретил их Горновской.

— Пусть малец идет со мной. Я покажу, где жить будете.

Горновской с Сергеем ушли в поселок. А Кузьма сидел на крыльце и смотрел на Ульяну. Она уткнулась головой в колени, и плечи ее вздрагивали.

Кузьма почувствовал, что день работы отнял у него силы и он не в состоянии подняться и подойти к Ульяне. Когда Сергей вернулся, мать отливала водой отца. Он лежал с посиневшими губами на крыльце. Притихшие брат с сестренкой сидели на корточках около.

— Плохо с отцом, — сказала мать, сказала Сергею, как большому, вполне взрослому человеку.

Эта картина врезалась в память Сергею на всю жизнь. И через двадцать лет она колола его острой жалостью за отца и мать. Сергей не знал тогда, откуда и как берутся воспоминания. «Так уж устроен человек, — объяснял он Маше впоследствии. — Одни картины в памяти запечатлеваются целиком, другие как в тумане и ровно не с тобою, третьи — словно зеркало: падают и разбиваются на осколки. И каждый осколок высвечивает кусок или кусочек, и трудно, а порой и немыслимо собрать все эти кусочки и склеить в одну жизнь».

Сергей привел своих в пропахший рыбой барак. Влетел, распахнув настежь комнату.

— Вот здесь, мамань, будем жить…

Посреди комнаты кирпичная плита, под стеной — нары, под окном, впритык к подоконнику, широкий длинный, на крестообразных ножках, стол. Две лавки и в углу медный без крышки рукомойник.

— Можно жить, — осветил комнату спичкой и прижег огарок свечи Кузьма. — Хоромы.

Комната была довольно большая.

Кузьма положил на нары пожитки и сел на лавку, опустив на колени большие натруженные руки. Сергей повесил на вбитый в стену гвоздь балалайку.

— Ничего, жить можно, — посовалась во все углы Ульяна. — Несите, ребята, воды. Мы сейчас.

В двух соседних комнатах холостяковали сезонные рыбаки. В третьей — жила семья. Там Ульяна попросила ведро, тряпку и принялась мыть пол. Кузьма все так же сидел на лавке.

— Папань? — подергал Сергей Кузьму за рукав. — Дядя Алтай на рыбалку берет, поедем, а? Я договорился.

— Что еще за дядя Алтай? — изумился Кузьма. — Ты скажи, мать. Сергей-то у нас шустрый. Придется ехать.

Ульяна завернула мужикам по куску хлеба от вчерашней ковриги, положила кружку. На берегу Сергея с Кузьмой встретил молодой бурят в брезентовой куртке, за поясом у него торчали верхонки и нож.

— Вот мой батяня, — Сергей подвел отца к рыбаку. — Возьмем его, помогать будет.

Бурят посмотрел на Сергея веселыми черными глазами.

— Возьмем, рыбу сортировать… — Рыбак потеребил за плечо Сергея: — Слабоват. Ну да ладно…

— Это я только с виду, дядя Алтай, а так дюжий, — ссунув с носа на затылок капитанку, поспешил заверить Сергей, пока рыбак не раздумал.

Алтай был высокий и глядел на Сергея сверху вниз. В щелках глаз у него запрыгали черные лисы.

— Ну так что, паря, трогать, однахо, будем…

Смоленая лодка селенгинка покачивалась у сходен. Сергей заглянул через борт, внутри копошились четверо рыбаков. Они скатывали брезент и укладывали его в нос лодки. Рыбаки показались ему очень большими и сердитыми. С загорелыми обветренными лицами, в брезентовых накидках и высоких сапогах, они выглядели внушительно. Сергей поглядел на свои босые пораненные ноги, почесал икру правой ноги левой пяткой, оставляя белые царапины, и поглядел вопросительно на Алтая.

— Лезь, — кивнул Алтай. Он отвязал чалку, придерживая лодку, подождал, пока усядется Кузьма, и тогда оттолкнул в реку нос, а сам взялся за кормовое весло. Четверо уже сидели на гребях. Сергей тоже ухватился за весло и стал помогать грести. Капитанку свою он положил Кузьме на колени.

— Смотри, батяня, чтобы не сдуло.

Лодка шла медленно к закату, прихлебывая о борт волной. Кузьма не знал, куда себя деть, он не любил сидеть сложа руки, когда работали другие, и тоже пристроился к веслу. Соседом его оказался немолодой и угрюмый мужик, с самокруткой из махорки на губе. Берег все отдалялся и тончал, словно его острили волны. Сергей греб и смотрел на воду. Лодка пересекла широкую открытую протоку и входила, втягивалась в узкий пролив. И залив все ширился и ширился, превращаясь в широкую гладь воды. Сергей притомился, но весло не выпускал, волосы прилипли к мокрому лбу, хотя здесь было холодно. Резучий ветер пробирал и приятно охлаждал лицо.

— Суши весла! — подал команду Алтай, когда лодка отошла на середину залива. Двое положили весла и вдоль бортов прошли на корму и встали рядом с Алтаем.

— И-и-и, — протянул Алтай, и те двое, что остались на веслах, ударили по воде и налегли.