В ожидании счастливой встречи

Кузьминки не отболели — Арина из ума не шла, снилась. Не говоря уже о ребятах. Обида есть, а вот отмщения — нет. Да и кому мстить? Если б не спалила мужика засуха, то и голод пережила бы Россия, не было бы такого мора. Кузьма принимал новую власть. Не засуха — выправился бы народ. Без земли не жилось Кузьме, хотел в артель проситься, но как прослышал, что в Верхних Бобрах главный теперь Самохин — тот самый, что когда-то хлестался в Кузьминках по целым дням с удочкой по берегу, — у Кузьмы отпала охота идти в артель. Самохина он считал пустым человеком, лодырем. Это не то что бревно тесать — ударили в рельсу, воткнул топор и в столовку пошел. Земля поклон любит. Силу твою на изгиб любит брать. От этого только польза и радость. Лодырю этого не понять. Бедняк бедняку тоже рознь. Кузьма четко знал: в Сибири бедняк — лодырь.

У Байкала на осень свой нрав — начинает штормить. Хоть и ветра нет, а море бугристое, черное. В это время и от самых ледников оползает сиреневыми куренями осинник, догорает березняк, тенью оплывают по склонам кедрача и текут густой темью до самых низин, там вольются в насупленный смурной ельник и текут по всему побережью насколько хватает глаз. И у Кузьмы к осени заломило ноги. Прежде и не ведал. Но все равно в лес приходилось наведываться часто.

С выбором лесины Кузьма не торопился. Он придерживался правила: торопись медленно. Прежде чем повалить дерево — осмотрит, обстучит, послушает, как отзовется, тогда и свалит. Распустит хлыст, сучья соберет в кучу, ошкуренные сутунки уложит на лаги, чтобы продувало, сверху прикроет корьем — ни солнце, ни дождь не бьет древесину. Вылежится такая заготовка, поделка из нее долго будет служить человеку.

Директор завода приметил в Кузьме мастера высокого класса, но ценил его еще и за хозяйственную жилку.

— Может, Кузьма Федорович, мастером перейдете?

— Это что, в кабинете сидеть? Мухи засидят, грамотешки-то у меня немного. А вот если бы мою Ульяну пристроить…

Директор промолчал, а Кузьме вспомнился недоброй памятью Жмыхов с его презрительным недоверием к человеку. «Черен душою был», — запоздало определил Кузьма. Прошла неделя. О разговоре с директором Кузьма и забыл. Напомнила Ульяна. Влетела в мастерскую, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Кузьма отложил клепку.

— За тобой кто гонится?

— Ты чо, Кузя, директору про меня наговорил?

Кузьма было опять взялся за топор, но поглядел, как дышит Ульяна, и задумался.

— Да вроде не было разговора. — Кузьма концом фартука обмел дно бочонка. — Садись. А то кто придет, ушибет дверью.

Спокойствие Кузьмы передалось Ульяне, но садиться не стала, а отошла от двери к верстаку.

— Правда, Кузя, не знаешь?

— Скажешь — знать буду.

— В начальники меня ставят, вот.

— А-а-а, был разговор, — вспомнил Кузьма. — А наговору не было. Теперь ведь как: не живи, как хочешь, а живи, как придется, — посмеялся Кузьма.

— Ну какой из меня, Кузя, начальник — смех.

— А пошто? Вон ты какая. — Кузьма отступил на шаг и пристально посмотрел на Ульяну. Голубые глаза ее как бы вобрали синевы от Байкала, и зубы не подкачали — с зайчиком, как отмытые, только разве щеки втянуло, раньше были как яблоки, теперь постарела лицом, и коса вот засеребрилась. Выбелило Ульяну. А так статная, куда тебе с добром баба.

— Кузя, ты что уставился. Молчишь?

— Я бы тебя директором определил — портфеля только и не хватает…

— С ним серьезно, а он…

— В мастера, что ли?

— Ну какой из меня, Кузя, мастер? И хоть бы в цех засолки взяли… Смотришь, и паек какой положили. А то начальником тарного цеха.

— Соглашайся, Ульяна, если зовут. Если чо, я тут рядом…

У директора завода выбора не было. Две недели назад ушел в море начальник цеха и не вернулся.

— Поисполняешь обязанности, — уговаривал директор Ульяну, — это только называется страшно: начальник, а бояться не надо. Главное, учет. Писать ты можешь, читать тоже. Кузьма Федорович поможет последить за качеством, да и сама — глаза есть. Надо вовремя материал оприходовать, списать на поделки, ну, чтобы, конечно, и впрок думать — доска, обруч, гвоздь — одним словом, хозяйство. Принимай, Ульяна Харитоновна, там посмотрим.

— Боюсь я…

— Волков бояться — в лес не ходить.

Ульяне нравился директор. Он и разговаривал просто, и не в кресле сидел за столом, а рядом с Ульяной: она на одном стуле, он — на другом.

— Я ведь тоже, — сказал директор, — из бригадиров, а вот работаю. Партия поставила, и работаю…

Ульяна хоть и неясно сознавала, кто его поставил, но в голосе уловила заботу о своем заводе. И она не могла отказать. Если в ее руках есть нужда, и сам директор просит…

Выжигало солнце землю, посевы, горела тайга. Вкус хлеба давно забыл не только рыбак, но и сам хлебороб. Каждый килограмм рыбы тоже был на строгом учете.