В ожидании счастливой встречи

Вначале сидели, курили, вроде как бы поджидали попутной подводы. Этим временем подходила основная сила — мужики. За ними один по одному тянулись старики, мальчишки уже сновали вокруг ямы. Старики приходили с видом случайным, будто шли и невзначай завернули поглядеть, что здесь происходит, поискать своего сорванца. Но, увидев сына или внука, брались за самокрутку, вертели «козью ножку» или доставали трубку и присаживались на бревно — подымить. Сухие, выдутые ветрами и легкие, как вороново крыло, старики умащивались на бревне, какой-нибудь из них удивленно спрашивал, тыкая трубкой по ту сторону ямы:

— А эти зачем, чо им?..

Старику кричали на ухо.

— Дак ничего, раз ничего, и я говорю — ничего…

— В прошлый раз им показалось мало, ноне опять…

— Кому им? Ты пошто такой ерепенистый…

Этим временем кто-нибудь из мальчишек, изловчась, толкнет в яму другого. А то бывает, какой дикошарый и сам влетит в яму. Начинают бузить ребята побольше. Смотришь — и попадали, пыхтят. Сверху носы уткнули — смотрят.

— Ты гляди, туды ее в корень — славно хлещутся…

— Ну куды ты бьешь? Я тоже могу двинуть!

И уже поспрыгивали в яму и с той и с другой стороны женатики — веселее пошло. Смотришь — замахали руками и полетели мужики. Старики все еще сидят докуривают, но уже ерзают на бревне. Нет-нет, то один, то другой выкрикнет, подбодрит своих:

— Так, так, Митча, молодчина! Правой отвали, с правой надо бить… Эх, ты маленько жидковат… А смотри, Гераська как чихнул!.. А? Не-е, ишшо жидковат… едрена мать, без меня, видно, ничо… не обойдется. — И старик, сплюнув с губы самокрутку, тоже лезет в яму. Яма большая, всем места хватит. — Ах ты, прокуда, да ражжи так! Ты вот эдак.

И уже ничего не разобрать. Только оплеухи сыплются, охают, да кряхтят, да ухают. То разъединится кружок, то снова в узел завяжется, то откатится в одну сторону ямы, то в другую повернет и опять катится. Уже до красных соплей домахались. Ребятишки — словно вода сквозь песок: ни единого в яме. На бревне синяки делят — поменялись местами со старшими. Правда, и на бревне еще схлестнутся, как петушки, но тут же опять смотреть. Старшие хоть и не шибко удалые на ногу, зато дюжие. Пока искру высекут, солнце к закату свернет, а они все хвощатся, только земля постанывает. Ни та, ни другая сторона передолить не может.

— Иде-от!.. — разносятся с бровки голоса мальчишек. — Иде-о-от…

Идет Степан Витков. Степана Степановича Виткова сын. Бригадир морских ставных сетей. Степан рубаху долой. Мускулы так и ходят, так и ходят — словно змеи под кожей мышей глотают.

Степан ни за кого. Он один супротив всех кулачников. В драке Степан руками не машет и мелочь не трогает. Вначале короткими движениями прокладывает себе путь, потом берет покрепче мужика, левой ловит его за шею, а правой навстречу — тымс! Тымс! И пошел вдоль ямы. Степану норовят в ухо свистнуть. По спине или по груди его бить — что колотушкой стучать по Байкалу. Тут уж мужики постепенно приходят в себя. И все на Степана наваливаются, наскакивают. Вот уж где потеха. На этот момент и бабы бегут поглядеть. Успел Степан встать к стене, значит, будет громоздить одного мужика на другого перед собой. А надо сказать, мужики тоже в силе. Многие одной левой куль соли берут. А тут сами кулями валяются. Не поймешь, где сапоги, где рукавицы. Кузьма до этих пор все крепится, не лезет в яму, а тут не выдюжит.

— Ах ты, едрена маха, нет у ребят стратегии, не хватает маленько сноровки. — И ноги сами несут его в яму. И вот Кузьма изловчился, двинул Степана и сам же к нему в объятия, пока Степан отпихивает от себя Кузьму, на него валятся другие. Не дают ему размахнуться. Тут уж отводят душу — конечно, на чистых кулаках. В Баргузине нет и не было моды хвататься за стяг или камень, даже лежачего пнуть — никто этого не делал.

Кулаком начешут любя. Степан дня два зверобоевой настойкой отпаивается. Все любя. Никогда ни злости, ни мщения не таят друг на друга ни на словах, ни в душе. Степана любят хоть госнаровские, хоть рыбозаводские. По Степану Виткову и на промысле, и в поселке узнают, как идет путина. Если Степан Витков идет серединой главной улицы в ичигах, красный кушак, шапка на затылке едва держится — есть рыба. Если Степан без кушака, шапка на ухо — улов средний. Но если уж шапка на глаза, опояска в кармане — нет рыбы, пустые сети.