В ожидании счастливой встречи

Александр уже отцу почти до груди достает, Кузьме кажется, он опережает Сергея. Тянется парень, молока бы ему, хлеба вволю — пошла бы кость. В мать будет и обличием: белолиц, глаза голубые, чистые, как вода в Байкале в хорошую погоду. Вышли на улицу. Тут Кузьма сравнил: почти одного роста с Сергеем, только Сергей покорпуснее, он и постарше, в Афоню.

Кузьма стоял на крыльце и следил за сыновьями глазами. Вот, считай, один уже вылетел из родительского гнезда. Не увидишь, как время подкатит и никого не останется.

За зиму пожары улеглись, разъяснило небо. Отошел, оправился, как от болезни, кормилец Байкал. Заголубел. Засверкали берега. Хотя еще нет-нет да откуда-то с верховья и наносило горьким, и тогда страшно становилось Ульяне. Заводская труба тоже с зимы ожила — задышала. Как начался подледный лов — не тухла. С тех пор и Кузьма с Ульяной до света уходили на завод, а возвращались, когда в доме зажигались огни.

Баргузин, Баргузин, Баргузин. Поселок Баргузин, река Баргузин, ветер баргузин, колесный буксир «Баргузин». Вторую навигацию ходил Александр на «Баргузине». Год прошел, как Сергей у причала сказал брату:: «Не грусти, будут забижать — скажешь». — «Ладно», — кивнул тот и побежал по трапу за Платоном Тимофеевичем. За год Александр стал уже масленщиком, а Сергей все тешет клепку — делает бочки, гнет дуги, сани: помогает отцу.

Байкал выправился, очистился, смотреть не насмотреться. Такая густая синева и такая прозрачная, что кажется сотканной из паутины: тронь — зазвенит. С полуострова Святой Нос свободно можно дотянуться и потрогать лед на Хамардабане. В предрассветный час особенно торжествен и таинствен Байкал.

Поселок просыпался рано. Рыбаки встают раньше заводских и госнаровских. Заводские еще сны досматривают, а рыбаки в туманном утре с веслами на плечах переулками стекаются к причалам. Их силуэты плывут, ступают они броднями неслышно. Галька под ногой не хрустнет.

Байкальские рыбаки в отличие от ангарских или селенгинских уходят в море и приходят молчком — слова не услышишь. Будто на берегу и вовсе никого нет. Разве только кто кашлянет, горло прочистит. У байкальских и весла не скрипят и не хлопают по воде. Когда гребут, будто в масло макают, чуть причмокивают веслом. Если бы не отблеск на мокром весле, то и не увидел бы, как селенгинка приклеится к берегу.

Сергей любит бывать на Байкале в такое время. Оттого и спит тревожно: боится пропустить этот момент. Его и будить не надо. Другой раз Ульяна скажет: «Поспал бы…» — но где там. Когда вода проснется — не то. Он любит Байкал на заре: вода чешуится, блестит, как лист на дереве. Тишина. Если и уловишь какой звук, то это губошлеп «Баргузин» втягивает плоты за стрелку, по воде далеко слышно.

Все собирается Сергей навестить брата. И отец говорит: «Ступай попроведай, не прогонит Платон Тимофеевич».

«Помогу отцу сделать заказ — сбегаю», — решает Сергей. Он уже стал настоящим помощником отца.

На шкафы все больше заказов.

Делают отец и сын основательно. Другой раз сам заказчик не вытерпит.

— Ну что ее лизать, Кузьма Федорович, и так хорошо… — Кузьма будто не слышит.

Агапова никто не упрекнет. И Сергей перенимает отцовский характер. Кошевые телеги Кузьма делает во внеурочное время и только по распоряжению Горновского. Бывает, и сам директор придет с председателем соседней артели, тоже не откажешь. Кузьму только не торопи, и кошеву сделает, и дугу вязью распишет, в этом деле Сергей у Кузьмы правая рука. Резец у него под рукой оживает, чисто дед Афанасий: хватка, глаз такой же — с прищуром. Притулится другой раз Кузьма о косяк и наблюдает за сыном: и левой он, как правой, работает, так только мог дед да Аверьян. Вот как выходит — яблоко от яблони… И вся жизнь перед Кузьмой проходит. Сколько затрещин он от нее видел. А за что?

— Ты, кажись, собирался Александра навестить?

— Сегодня, папаня, сбегаю, — шмыгает носом Сергей.

Ульяна гостинцев собрала — шанег настряпала, тарок с черемухой. В мешок и штаны запасные положила Сергею на тот случай, если полезет к машине. Стряпанье Ульяна обернула в чистую тряпку. Хоть теперь и вволю хлеба, но у Агаповых так заведено — крошку не обронить. Наказала, что на словах передать Александру.

Из дома Сергей вышел рано. Шел быстро. И если со стороны на себя бы взглянул, увидел — уже не мальчишка. И походка, и движение рук, и выражение лица как бы сами говорили, что детство кончилось. Так много лиха выпало на долю этого маленького человека, что, не зная Сергея, пожалуй, было бы трудно сказать, сколько ему лет. Он уже твердо чувствовал под собой землю — это было видно: он цепко и в то же время легко ступал, и не вприпрыжку по-мальчишечьи, а человеком, знающим, куда и зачем он идет. И думы Сергея были не по годам взрослые.