В ожидании счастливой встречи

Дядю Митю все в поселке знают и ждут не дождутся, когда «Баргузин» встанет на зимовку. Тогда со всего поселка понесут дяде Мите ведра, чайники, кастрюли: паять, лудить, чинить швейные машинки. Человек он безотказный. Говорят, у него и кашель от нашатыря. Он сухой и прокопченный, как труба у «Баргузина». И волосы словно опилками пересыпаны. Говорят, худые — люди злые, а на дядю Митю непохоже. Он мухи не обидит и денег за пайку кастрюль не берет. А вот просмешник первый.

— Дак, Сергей, — кладет дядя Митя костлявую руку Сергею на плечо, — говорят, ты женился?..

Сергей пристально и удивленно смотрит на дядю Митю. Нет, не шутит, глаза у дяди Мити тихие, кроткие.

— Кто говорит?

— Все говорят, — не поднимает голоса дядя Митя, — напраслина? Сам-то не слыхал?

— На ком?

— На Прасковье, говорят…

— На Нюниной, что ли? — Сергей мотает головой.

— Врут, что ли?

— Он еще молодой, — вступается за брата Александр.

— А тебе откуда известно? — Дядя Митя кладет другую руку на плечо Александру.

— Не видно разве? Ни усов, ни бороды, никого нету…

— Наврали, значит.

Братья только сейчас понимают: шутит дядя Митя — хохочут. Отсмеялись. Глаза у дяди Мити построжали. Внимательно поглядел он на братьев, ровно сравнил. Сергей покорпуснее, и челюсть у Сергея потяжелее, как у отца, у Кузьмы Федоровича, на него старшой пошибает, и глаза чуть с прищуром. У Александра волос темнее, а глаза светлые, подсиненные, словно байкальской сини набрались, в Ульяну Харитоновну. «В кого Сергей кудрявый? — стал припоминать дядя Митя. — У Ульяны прямой пробор, в косе не видно, у Кузьмы тоже не вьются. Глаз у этого, у Сергея, поострее — посмышленее. Александр сообразительный паренек, а этот, видать, ухо с глазом».

— Александр, рассказал бы брату про машину. Знание — не пряник, один не съешь.

— У нас и вовсе моды нет по-за углам хрупать, — по-своему истолковал слова старпома Александр. — Вечером шаньги все исти будем.

— Интернационалисты?

Ни Сергей, ни Александр не знали значения этого слова, но определенно не ругательское. Иначе бы дядя Митя его не сказал бы.

— Ты бы, дядя Митя, сам рассказал, а? — просит Александр. — У тебя складнее получается.

— Ну, если только так, — вдохновляется дядя Митя. — Ну так вот, начнем с котла. В нем вся сила. Проходи, Сергей Кузьмич, в кочегарку.

Сергей не знал, что сила у паровой машины в котле. И всегда считал, что и у человека сила не в брюхе, а в руках, ну еще в ногах, когда далеко идешь.

Дядя Митя провел Сергея в кочегарку, а Александр остался в машинном отделении.

В кочегарке было жарко, Сергей сразу взмок. Кочегар в одних подштанниках шуровал топку и блестел, как надраенный самовар. Закончив шуровать, он повесил на гвоздь черную с малиновым концом шуровку и, не обращая внимания на дядю Митю, стал забрасывать в топку метровые дрова. Войлочная шляпа на его голове дымила. Кочегар кидал швырок, а Сергей думал: «Ну, жрет котел!» Временами кочегар припадал к бачку с водой, остужал себя — и снова за шуровку…

— Ну вот, в ем вся сила, — постучал дядя Митя по обшивке котла. — От дров тоже зависит. Скажем, осиной топить — что коня лебедой кормить: ни дыху, ни пыху…

Дядя Митя Сергею нравился: повезло Александру. Это не клепку тесать. В сто лошадей пар на поршень давит, поршень — на шатун, шатун приводит в движение вал, на валу плицы — они и гребут воду.

И восхищен Сергей, и сомнения мешают. Запряги сто лошадей, — Сергей представляет упряжку лошадей длиной в версту, и все как одна чалые в яблоках. Откуда ему такое видится, Сергей и сам не скажет, может быть, когда-то отец про Арину рассказывал, да запало. Только уж очень красивые лошади, и Сергей никак не может представить, как они давят на поршень; вот если бы тянуть — это он понимает, на таком вот, в обхват, канате — другое дело. Тянут, упираются — тогда и этот пароход они просто выволокут из воды, сто лошадей — ого-го. Он смотрит на шатун и никак не может отвести глаз. Масло-то любой подольет в работающую машину. И я могу. И дров нашуровать… попробуй кошеву сделай или ходок такой, как папаня… Сергею хочется про это дяде Мите сказать, но зачем? Дядя Митя в свое дело влюблен, и дерево ему не понять.

Они поднялись по лесенке на борт буксира, прислонились к барьеру. Дядя Митя свернул «козью ножку», протянул кисет Сергею.

— Мне? — смутился Сергей. — Не курю.

— Вот и хорошо, и не надо сосать эту пакость, — спрятал кисет старпом, — баловство одно… А ночь какая — шуба…

«Баргузин», подергиваясь, тянул вверх по Баргузину баржу-плоскодонку. Он сипел паром и светился огнями. «В молчун втягиваемся», — определил Сергей. Он хорошо знал реку и даже ночью мог определить, где какой порог или шивера. На Баргузине он и рыбачил и поднимался не раз с ребятами лодкой вверх по реке. Большой порог — Сергей и сейчас по отсвету на воде определит течение. Вон та вода, что сваливает к правому берегу, как туго натянутая струна, — фарватер. А вот та, что ломается, чешуится, — там шивера, туда не суйся — мель, обломаешь плицы.

Перед Большим притушили котлы.

— Ночевать будем, — пояснил дядя Митя.