В ожидании счастливой встречи

Сергей знает, что ночью рискованно ходить на Большие пороги.

Дядя Митя раздумчиво смотрит на небо:

— Звезды куда падают? Не раз замечал место, а вот находить не доводилось… Сколько их падает — прорва.

Сергей закидывает голову и смотрит на небо.

— И не убывают… Однако пора на седало, — шумно зевает дядя Митя, — пошли.

В кубрике дядя Митя устраивается на свою койку. Сергей на Александрову. В иллюминатор видно, как, засыпая, вздрагивает месяц.

Просыпается Сергей от стука. Стучат поленья о палубу. Дрова грузят. Ни дяди Мити, ни Александра в кубрике нет. В иллюминатор от реки вьется сиреневое солнышко. «Ах ты — проспал, — Сергей чувствует себя виноватым. — А люди работают…» Он надергивает штаны, рубаху, смотрит на шаньги: «Потом вместе поедим». Бежит к сходням.

По трапу один за другим на понягах несут мужики дрова и бросают в трюм. Капитан Фатеев не замечает Сергея. Сергей хочет оправдаться: не разбудили… но капитан молча пихнул ему верхонки. Команда делилась: одни сбрасывали с отвесной горы на берег поленья, другие грузили на поняги — специальные козлы на лямках за спиной — и носили на пароход. Дрова были лиственничные и березовые. Метровая чурка — напополам; крупная — на четыре.

На погрузке работали все, торопились, поспешали, носили дрова до изнеможения. Забивали буквально весь пароход. Не оставалось ни одного свободного местечка. Уже, казалось, все позабивали, ноги гудят, едва держат, а команда все идет и идет с гружеными понягами, и, кажется, этой карусели ни конца ни краю не будет. Из Сергея уже выкачало семь потов. Да и не только у Сергея, у всех рубахи побелели. Как только Александр дюжит. Сергей ловит глазом брата. Держит марку Александр, поняга с дровами выше головы.

«Баргузин» трижды коротко гуднул. Пока эхо вяло в распадке, команда «съехала» с горы, прихватив еще по полену, и на пароход бегом. Сергей из последних сил тоже ухватил полено и побежал к трапу. Капитан уже стоял в тесном проходе между дровами. И Сергей услышал за спиной его голос:

— Поставьте Сергея Кузьмича на довольствие.

Сергей обернулся.

— Проходи в рубку, — кивнул ему Платон Тимофеевич.

Сергей знал, что Фатеев любил тех, кто хорошо работает. И хорошо кормил свою команду. Держал настоящего повара. И всегда ел за одним столом с командой. «Не по работе узнают настроение работника, — говаривал капитан, — а по еде: как ест, такое настроение». Старпома своего, Дмитрия Степановича, Фатеев недолюбливал за столом: не ест — мусолит. Другой раз скажет: «Оттого ты, Дмитрий, и такой, как веревка». Поначалу дядя Митя кровно обижался, хоть с Фатеевым они смолоду вместе. Другой раз Фатеев остановит дядю Митю: «Ты бы, Дмитрий, поглядел золотники, свистели дорогой, а дрова и без тебя нагрузят».

Все эти мысли мелькали в голове Сергея, пока он сам растерянно топтался в узком проходе между штабелями дров.

— Тебе капитан сказал, — подтолкнул Сергея дядя Митя, — но вначале поедим…

Из-за стола встали все как по команде.

Из столовой Сергей мимоходом заглянул в машинное отделение — нет Александра — и спустился в кубрик. Здесь он снял с гвоздя свою фуражку, надел и поднялся на мостик. За штурвалом стоял сам Фатеев. Сергей поозирался, не зная, куда ему встать: в рубке было тесно. «Это не то что на «Коммунаре», — вспомнил Сергей.

— Хочешь подержать штурвал? — не оборачиваясь, спросил капитан Сергея.

— Можно бы.

— Ну, а без «бы»?

— Давай…

Сергей поднырнул под руку капитана, ухватился за рулевое колесо, и сердце колко ударило в руки, в кончики пальцев.

— Не дергай. На фарватер смотри. Ах ты, маленько коротковат, — пособолезновал Платон Тимофеевич.

Сергей сразу уловил «стрелку» воды, немного растерянно покрутил штурвал, попробовал податливость, подчинил буксир и повел как надо.

— Н-да! — вырвалось у старого капитана. — Сноровка есть.

Стрижи очумело подрезали на бреющем полете воду и с криком уносились ввысь.

— Что же ты, Сергей Кузьмич, режешь плесо?.. Чувствуй на крюке баржу… не впишется…

— А как бы ты хотел? — на вопрос вопросом ответил Сергей.

Фатеев вскинул глаза — нет, вписались.

«На полчаса, пожалуй, укоротил малец кривун. Сколько хожу, а боялся рискнуть, — подумал Платон Тимофеевич. — У этого, видать, глаз поострее моего — и риск, но риск, скажем, баловство…»

— Пошто бесшабашный такой?..

— Мог бы еще срезать, фарватер-то сместило, видишь, куда сваливает воду? — кивнул на воду.

И правда, за столько лет намыло косу, а Фатеев и не заметил, как намела русло река, а так глазу неприметно.

— Ты на каких тут плавал, в каком году? — с уважительным смешком спросил Фатеев.

— На «Пальмире» ходил, — серьезно сказал Сергей.

Фатеев помолчал.

— Не слыхал такой посудины, режь, брат, а не слыхал…

— Вот! — удивился Сергей. — Все знают, а он нет.

— Постой, это что, долбленка Алтая?

Сергей согласно кивнул.

С берега на берег перебегали полосатые маяки, показывая фарватер.