В ожидании счастливой встречи

Схлестнулись две силы: буксир и вода. Стенка на стенку идут — порог и капитан. Если буксир не выдержит единоборства и вода навалит его бортом на камень, от плиц только щепки полетят.

— Митя, прибавь?! — просит в рожок капитан. Видно, самый полный — предел власти капитана. Фатеев не приказывает, а просит. И дядя Митя находит, добавляет лошадиные силы. А может быть, это Александр. «Молодец, братуха», — хвалит про себя Сергей брата.

Буксир обходит камень, сбавляет обороты, и палуба перестает дрожать.

«Баргузин» свое дело делает, вода свое. Если пристреляться глазом к берегу — какой-нибудь прутик заметить — тогда ясно, что хоть незаметно, а пароход движется. Уже и солнце к закату, реку перечеркнули черные тени деревьев. Уткнулись под берег макушками горы, а «трубы» и половину не одолели.

— Сходи пожуй каши, — предлагает Сергею Платон Тимофеевич.

— А тебе принести?

— Неси. Кашей силу не вымотаешь…

У Сергея без привычки в сапогах гудят и зудят ноги.

— Ладно, пойду. — Сергей бухает по палубе в камбуз, и шаги его подхватывает и уносит вода.

Но все равно Фатеев слушает смутно, а видит Сергея и думает: а каков он сам был в возрасте Сергея? Такой ли, как Сергей? Пожалуй, решает Фатеев. Этому пареньку предназначена большая судьба. Человек рождается с судьбой, это Фатеев твердо знает. Все дело в том, какие задатки у человека. Вот он, Фатеев, не в обиде на судьбу, но чего-то недобрал за свою жизнь.

Предназначение человека — проявить как можно полнее свои задатки, выявить до конца свои способности. И дело найти по душе, чтобы польза другим была от твоего пребывания на земле.

Фатеев вслушивается: бухают сапоги все ближе.

Сергей приносит эмалированную миску рисовой каши, ложка сверху воткнута, как лопата в кучу снега.

— Чаю принести?

— Вода мельницы ломает…

Фатеев берется за кашу, а Сергей за штурвал.

Фатеев работает ложкой, смотрит на воду. Доел по-быстрому, потеснил Сергея за штурвалом. Сергей прилип сбоку, не шелохнувшись и час, и другой.

— Ты чего, брат Сергей, в темноте высматриваешь? И воды не видишь. Шел бы спать…

— Выспимся, какие наши годы, — Сергей, подражая отцу, говорит глухо, но голос мальчишечий, ломающийся, пускает петуха.

Фатееву нравится Сергей. Паренек смекалистый. Может, и капитаном станет. Фатеев припоминает: нет, пожалуй, из его ветви никто в капитаны не вышел. До гробовой доски были лоцманами. Неплохие лоцманы. Далеко ходить не надо: отец его, Тимофей Платонович, лучшим речником был, никто так караваны по реке не проводил. По мелководью умудрялся за порог ходить. Бывалые капитаны только руками разводили. А вот хозяин не ставил отца капитаном. Жаловать жаловал деньгами и сапогами, и дом новый поставил, а повышения по службе не было. Изо всей родовы фатеевской Платон Тимофеевич один в капитаны вышел. Тоже был бедовый мальчуган, отец его на пароход чуть ли не с пеленок с собой брал — подставлял скамеечку, когда давал править пароходом.

Оно ведь как? Человек — что та копилка: что положат, то и возьмут. Фатеев и так и эдак к себе примеряет Сергея, и все же выходит — недобрал он, Фатеев, в жизни, не раскрылся, как надо бы.

Хотелось поделиться мыслями, нахлынувшими вроде бы и не ко времени, с Сергеем. Но уж больно серьезный малый — не знаешь, с какого бока подступиться.

— Видывал, какие тут, на Баргузине, бывают ленки? А таймени? — Платон Тимофеевич выпустил штурвал и развел руками, показывая величину. — Вот.

— Трос есть? — Вопрос Сергея прозвучал невпопад.

Фатеев досадливо поморщился:

— Да не тросом, ты что, мух ловишь? На перемет — крючьями. Ты что, никогда не ловил тайменей?..

— Ловил. Я не про рыбалку…

— А про что? Не слушаешь… Я с ним как, а он… — Фатеев замолкает, но любопытство берет верх. — Смотря какой трос, для чего?

— Ты вначале скажи, есть или нет?.. Свободный, запасной…

— А, — машет рукой Фатеев и гасит желание дальше разговаривать.

— А на что обижаться, придем за порог, скажу, — Сергей тоже умолкает.

«Вот еще ровню нашел, — досадует Фатеев. — Сам повод даю».

— Ты бежал бы, Сергей, не крутился бы под ногами…

Прожектор освещает крутой заросший берег, навстречу свету поднимаются из травы цветы и, когда он подрезает их лучом, падают и гаснут. Сергей слышит, как стучат о металлические листы поленья, пыхтят и завывают топки.

«Баргузин» идет так медленно, что не движутся, словно вырезанные из толя, горы, деревья. За кормой прореживается темнота. Вначале лишь мутнеет плоскодонка, но троса, на котором она тянется, пока не видно. Светать начинает от неба. С ледников спадает черное покрывало, спадает по склонам все ниже, ниже опускается, достает воды… Вот и серебристая отвисшая струна скользит по реке, и баржа вздымается, и сматывает черный с белым хохолком бурун в уклон. Еще немного пройдет «Баргузин» и вытянет баржу за порог. Капитан уже подал победный гудок — известил округу, что одолели Большой порог, «Баргузин» сбавил ход. В полный рост встал Кум-камень посередине реки.

— Так есть трос? — напомнил Сергей.

— Мне еще поздороваться надо, — обрывает Сергея Фатеев и вновь подает гудок. Бултыхнулась в воду, захохотала цепь.